Власов юрий петрович. Легенды спорта. Юрий Власов – преодолевая себя Краткая справка чемпиона

Юрий Власов - исключительно одаренный и разносторонне развитый человек. Судите сами: военный инженер, многократный Чемпион Мира и Европы, Чемпион Олимпийских игр, историк и писатель, общественный и политический деятель и депутат Государственной думы России. Он, один из немногих атлетов, был удостоен звания "Самый сильный человек планеты".

Юрий Петрович Власов родился 5 декабря 1935 года на Украине, в городе Макеевка Донецкой области. Его отец Петр Парфенович Власов (1905-1953), выпускник Московского института востоковедения, много лет проработал в Китае на дипломатической работе, а за год до смерти стал чрезвычайным и полномочным послом СССР в Бирме. Мама, Мария Даниловна, была из старинного рода кубанских казаков. Всю свою жизнь она проработала в библиотеке, в последние годы в качестве заведующей. Именно она привила своим сыновьям Юрию и Борису любовь к литературе. Мария Даниловна ушла из жизни в 1987 году.

С самого раннего детства Юрий Власов мечтал стать офицером или дипломатом, как его отец. На семейном совете было решено, что лучшим началом любой карьеры станет серьезное образование и жесткая дисциплина. Поэтому в 1946 году Юру отдают в Саратовское суворовское военное училище. Именно в училище Власов всерьез увлекся спортом. Он получает второй взрослый разряд по легкой атлетике, занимает призовые места в лыжных гонках, в конькобежном спорте и толкании ядра. На городском соревновании по борьбе занимает первое место.

Активное занятие спортом делает из Юрия Власова настоящего богатыря. В свои неполные пятнадцать лет он имеет вес почти девяносто килограммов. И это при отличной фигуре, в которой нет ни грамма лишнего жира. Тренеры советуют ему не распыляться, а подумать о серьезном занятии силовыми видами спорта.

Вот, как сам Юрий Петрович Власов вспоминает то время:

Не знаю, как бы сложилась моя спортивная судьба, не прочитай я в училище книгу »Путь к силе и здоровью». Георг Гаккеншмидт зажег мое желание стать сильным и здоровым человеком, он буквально поразил и очаровал меня своим примером.

Окончив суворовское училище с серебряной медалью, в 1953 году Юрий Петрович Власов поступает в Московскую военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. В академии Власов приобщается к занятиям тяжелой атлетикой, хотя раньше особого интереса к ней не проявлял. Его вдохновили быстрые первые успехи в этом виде спорта. К 1957 году он выполняет норматив мастера спорта по тяжелой атлетике. И не просто выполняет норматив, а ставит свой первый всесоюзный рекорд: в рывке 144,5 килограмма и в толчке 185 килограммов. Примечательно, что значок мастера спорта Власову вручил легендарный маршал Семен Михайлович Буденный.

Я получил колоссальное удовлетворение. Может быть, в первый раз в своей жизни почувствовал, что сделал что-то важное и большое сам. Папа был очень горд моим успехом, это собственные слова гениального атлета о том памятном дне.

В 1957 году Юрий Петрович Власов устанавливает еще целый ряд общесоюзных рекордов и добивается признания в спортивных кругах, обеспечивая себе заслуженное место в списке лучших тяжелоатлетов Советского Союза. Но большой спорт редко обходится без травм, особенно, когда у начинающего спортсмена еще нет достаточного опыта. На соревнованиях в городе Львове, при попытке поставить свой новый рекорд, Юрий Власов получает серьезную травму позвоночника и ноги. Но нет худа без добра - именно в период реабилитации атлет знакомится со своей будущей женой студенткой-художницей Натальей Модоровой. Поддержка любящей жены, верных друзей, тренеров и медиков позволяет Власову в кратчайшие сроки вернуться на помост для осуществления своих амбициозных планов.

В 1959 году великий тяжелоатлет оканчивает академию с красным дипломом и получает военную специальность инженер авиационной связи. Еще курсантом Власов решает посвятить себя большому спорту. После обучения он приступает к профессиональным тренировкам в ЦСКА. Его тренером и другом на всю жизнь становится великий Сурен Петросович Багдасаров. В этом же, 1959 году ему присваивают почетное звание заслуженный мастер спорта, а на Варшавском чемпионате Мира и Европы Юрий Власов становится чемпионом, показав в троеборье 500 килограммов. Тем самым бросая вызов казавшейся непобедимой в то время американской сборной по тяжелой атлетике

1960 год становится триумфальным для Юрия Петровича Власова. Сначала первое место на чемпионате Европы в Милане, Юрий Власов соревнованиягде тяжелоатлет повторяет свой рекорд в троеборье. Затем Олимпиада в Риме, на которой были на голову разбиты американские атлеты Норберт Шемански и Джим Брэдфорд. В сумме Власов поднимает 537,5 килограммов. Зрители соревнований рукоплещут советскому богатырю. Ему присваивают почетнейшее звание лучшего спортсмена Римской олимпиады, и награждаю титулом «Самый сильный человек планеты». Благодаря победе Власова тяжелая атлетика на долгие годы становится популярным видом спорта во всем мире.

Юрий Петрович Власов разрушил существовавшие стереотипы, что тяжелоатлет - ограниченный и зацикленный на тренировках субъект. Перед журналистами предстал высокообразованный, интеллигентный человек, способный вести беседы на любые темы, знающий мировую литературу и способный совершенно свободно общаться на французском и китайском языках. Мировая общественность была буквально влюблена в советского спортсмена.

На церемонии закрытия XVII Олимпийских игр Юрий Власов гордо нес знамя советской команды. На чемпионатах Мира и Европы с 1961 по 1964 годы Юрий Петрович Власов неизменно становится чемпионом. Причем чемпионат Европы в Москве он выигрывает с результатом 562,5 килограмма. Поэтому на Олимпийские игры 1964 года в Токио Власов приехал в качестве основного фаворита. Его главным и пожалуй единственным серьезным соперником был товарищ по сборной Леонид Жаботинский. Возможно, Юрий Петрович переоценил свои силы, но в результате тактической борьбы олимпийским чемпионом стал именно Жаботинский, а Власову пришлось довольствоваться утешительным вторым местом. После «поражения» на токийской олимпиаде мастер решил оставить большой спорт. 15 апреля 1967 года на чемпионате Москвы Власов установил свой последний мировой рекорд, а в 1968 году официально простился с большим спортом.

После ухода из большого спорта для атлета не стоял вопрос, чем заниматься в дальнейшей жизни, и он с головой ушел в литературу. Тем более что с 1959 Юрий Власов активно печатает свои очерки и рассказы. Его первая книга - сборник рассказов «Себя преодолеть» - вышла еще в 1964 году, перед поражением на токийской олимпиаде. В 1972 году в свет выходит повесть «Белое мгновение», в 1973 - «Особый район Китая 1942-1945» - плод семилетней работы в архивах СССР. В этой книге автор активно использовал дневники своего отца и издал ее под его псевдонимом Владимиров. В 1976 году поклонники литературного таланта Власова смогли познакомиться с его романом «Соленые радости». Жизнь в стране менялась и до поры Власов замолчал. Он вообще не любит вспоминать этот период своей жизни. В 1984 году была издана «Справедливость силы». Это и автобиография, и размышления о спорте. Все последующие работы Юрия Петровича Власова в основном историко-публицистические. Это мысли о стране, народе и о месте человека в жизни.

Юрий Власов ушел с помоста, установив тридцать один мировой рекорд. Но спорт не сразу ушел из его жизни. С 1985 по 1987 год Власов был президентом Федерации тяжелой атлетики СССР. После признания Госкомспортом СССР атлетической гимнастики как самостоятельного вида спорта и создания Федерации атлетической гимнастики СССР (апрель 1897 года) Юрий Власов стал ее первым президентом. Но старые травмы не давали забыть о себе. Работу в федерации пришлось оставить из-за ухудшившегося состояния здоровья. В последующие три года знаменитый тяжелоатлет перенес несколько сложнейших операций на позвоночнике. И только могучая природная сила, и закаленная в соревнованиях воля помогли Власову вернуться к активной творческой и общественной жизни.

Юрий Петрович Власов депутат В 1989 году Юрий Петрович Власов был избран народным депутатом СССР. В августе 1991 года атлет участвовал в защите Белого дома. В 1993 году его избрали депутатом Государственной думы. Поднабравшись политического опыта, в 1996 году Юрий Власов пробует свои силы на президентских выборах. Но пройти дальше первого тура у великого спортсмена не получилось. После этой политической неудачи Юрий Петрович Власов надолго замыкается в кругу семьи, где случилась трагедия - умирает его первая жена. Спортсмен заключает второй брак. Самое полное интервью Власов дал в 2005 году, сразу после своего семидесятилетия, корреспонденту «Комсомольской правды». Он рассказал о молодости, родителях; поделился воспоминаниями о своих спортивных успехах; поговорил о судьбе современной России, о своем творчестве, о планах на будущее. В конце интервью Власова спросили, какова его физическая форма в год юбилея.

Не стану хвастаться, - улыбнулся «самый сильный человек планеты», но и в семьдесят лет поднимаю сто восемьдесят пять килограммов.

http://everlive.ru

Юрий Власов – исключительно одаренный и разносторонне развитый человек. Судите сами: военный инженер, многократный Чемпион Мира и Европы, Чемпион Олимпийских игр, историк и писатель, общественный и политический деятель и депутат Государственной думы России. Он, один из немногих атлетов, был удостоен звания «Самый сильный человек планеты».

Юрий Петрович Власов родился 5 декабря 1935 года на Украине, в городе Макеевка Донецкой области. Его отец – Петр Парфенович Власов (1905-1953), выпускник Московского института востоковедения, много лет проработал в Китае на дипломатической работе, а за год до смерти стал чрезвычайным и полномочным послом СССР в Бирме. Мама, Мария Даниловна, была из старинного рода кубанских казаков. Всю свою жизнь она проработала в библиотеке, в последние годы – в качестве заведующей. Именно она привила своим сыновьям Юрию и Борису любовь к литературе. Мария Даниловна ушла из жизни в 1987 году.

С самого раннего детства Юрий Власов мечтал стать офицером или дипломатом, как его отец. На семейном совете было решено, что лучшим началом любой карьеры станет серьезное образование и жесткая дисциплина. Поэтому в 1946 году Юру отдают в Саратовское суворовское военное училище. Именно в училище Власов всерьез увлекся спортом. Он получает второй взрослый разряд по легкой атлетике, занимает призовые места в лыжных гонках, в конькобежном спорте и толкании ядра. На городском соревновании по борьбе занимает первое место.

Активное занятие спортом делает из Юрия Власова настоящего богатыря. В свои неполные пятнадцать лет он имеет вес почти девяносто килограммов. И это при отличной фигуре, в которой нет . Тренеры советуют ему не распыляться, а подумать о серьезном занятии силовыми видами спорта.

Вот, как сам Юрий Петрович Власов вспоминает то время:

Не знаю, как бы сложилась моя спортивная судьба, не прочитай я в училище книгу «Путь к силе и здоровью». зажег мое желание стать сильным и здоровым человеком, он буквально поразил и очаровал меня своим примером.

Окончив суворовское училище с серебряной медалью, в 1953 году Юрий Петрович Власов поступает в Московскую военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. В академии Власов приобщается к занятиям тяжелой атлетикой, хотя раньше особого интереса к ней не проявлял. Его вдохновили быстрые первые успехи в этом виде спорта. К 1957 году он выполняет норматив мастера спорта по тяжелой атлетике. И не просто выполняет норматив, а ставит свой первый всесоюзный рекорд: в рывке – 144,5 килограмма и в толчке 185 килограммов. Примечательно, что значок мастера спорта Власову вручил легендарный маршал Семен Михайлович Буденный.

Я получил колоссальное удовлетворение. Может быть, в первый раз в своей жизни почувствовал, что сделал что-то важное и большое сам. Папа был очень горд моим успехом, — это собственные слова гениального атлета о том памятном дне.

В 1957 году Юрий Петрович Власов устанавливает еще целый ряд общесоюзных рекордов и добивается признания в спортивных кругах, обеспечивая себе заслуженное место в списке лучших тяжелоатлетов Советского Союза. Но большой спорт редко , особенно, когда у начинающего спортсмена еще нет достаточного опыта. На соревнованиях в городе Львове, при попытке поставить свой новый рекорд, Юрий Власов получает серьезную травму позвоночника и ноги. Но нет худа без добра – именно в период реабилитации атлет знакомится со своей будущей женой студенткой-художницей Натальей Модоровой. Поддержка любящей жены, верных друзей, тренеров и медиков позволяет Власову в кратчайшие сроки вернуться на помост для осуществления своих амбициозных планов.

В 1959 году великий тяжелоатлет оканчивает академию с красным дипломом и получает военную специальность – инженер авиационной связи. Еще курсантом Власов решает посвятить себя большому спорту. После обучения он приступает к профессиональным тренировкам в ЦСКА. Его тренером и другом на всю жизнь становится великий Сурен Петросович Багдасаров. В этом же, 1959 году ему присваивают почетное звание – заслуженный мастер спорта, а на Варшавском чемпионате Мира и Европы Юрий Власов становится чемпионом, показав в троеборье 500 килограммов. Тем самым бросая вызов казавшейся непобедимой в то время американской сборной по тяжелой атлетике

1960 год становится триумфальным для Юрия Петровича Власова. Сначала первое место на чемпионате Европы в Милане, где тяжелоатлет повторяет свой рекорд в троеборье. Затем Олимпиада в Риме, на которой были на голову разбиты американские атлеты Норберт Шемански и Джим Брэдфорд. В сумме Власов поднимает 537,5 килограммов. Зрители соревнований рукоплещут советскому богатырю. Ему присваивают почетнейшее звание лучшего спортсмена Римской олимпиады, и награждаю титулом «Самый сильный человек планеты». Благодаря победе Власова тяжелая атлетика на долгие годы становится популярным видом спорта во всем мире.

Юрий Петрович Власов разрушил существовавшие стереотипы, что тяжелоатлет — ограниченный и зацикленный на тренировках субъект. Перед журналистами предстал высокообразованный, интеллигентный человек, способный вести беседы на любые темы, знающий мировую литературу и способный совершенно свободно общаться на французском и китайском языках. Мировая общественность была буквально влюблена в советского спортсмена.

На церемонии закрытия XVII Олимпийских игр Юрий Власов гордо нес знамя советской команды. На чемпионатах Мира и Европы с 1961 по 1964 годы Юрий Петрович Власов неизменно становится чемпионом. Причем чемпионат Европы в Москве он выигрывает с результатом 562,5 килограмма. Поэтому на Олимпийские игры 1964 года в Токио Власов приехал в качестве основного фаворита. Его главным и пожалуй единственным серьезным соперником был товарищ по сборной Леонид Жаботинский. Возможно, Юрий Петрович переоценил свои силы, но в результате тактической борьбы олимпийским чемпионом стал именно Жаботинский, а Власову пришлось довольствоваться утешительным вторым местом. После «поражения» на токийской олимпиаде мастер решил оставить большой спорт. 15 апреля 1967 года на чемпионате Москвы Власов установил свой последний мировой рекорд, а в 1968 году официально простился с большим спортом.

После ухода из большого спорта для атлета не стоял вопрос, чем заниматься в дальнейшей жизни, и он с головой ушел в литературу. Тем более что с 1959 Юрий Власов активно печатает свои очерки и рассказы. Его первая книга – сборник рассказов «Себя преодолеть» — вышла еще в 1964 году, перед поражением на токийской олимпиаде. В 1972 году в свет выходит повесть «Белое мгновение», в 1973 — «Особый район Китая 1942-1945» — плод семилетней работы в архивах СССР. В этой книге автор активно использовал дневники своего отца и издал ее под его псевдонимом Владимиров. В 1976 году поклонники литературного таланта Власова смогли познакомиться с его романом «Соленые радости». в стране менялась и до поры Власов замолчал. Он вообще не любит вспоминать этот период своей жизни. В 1984 году была издана «Справедливость силы». Это и автобиография, и размышления о спорте. Все последующие работы Юрия Петровича Власова в основном историко-публицистические. Это мысли о стране, народе и о месте человека в жизни.

Юрий Власов ушел с помоста, установив тридцать один мировой рекорд. Но спорт не сразу ушел из его жизни. С 1985 по 1987 год Власов был президентом Федерации тяжелой атлетики СССР. После признания Госкомспортом СССР атлетической гимнастики как самостоятельного вида спорта и создания Федерации атлетической гимнастики СССР (апрель 1897 года) Юрий Власов стал ее первым президентом. Но старые травмы не давали забыть о себе. Работу в федерации пришлось оставить из-за ухудшившегося . В последующие три года знаменитый тяжелоатлет перенес несколько сложнейших операций на позвоночнике. И только могучая природная сила, и закаленная в соревнованиях воля помогли Власову вернуться к активной творческой и общественной жизни.

В 1989 году Юрий Петрович Власов был избран народным депутатом СССР. В августе 1991 года атлет участвовал в защите Белого дома. В 1993 году его избрали депутатом Государственной думы. Поднабравшись политического опыта, в 1996 году Юрий Власов пробует свои силы на президентских выборах. Но пройти дальше первого тура у великого спортсмена не получилось. После этой политической неудачи Юрий Петрович Власов надолго замыкается в кругу семьи, где случилась трагедия – умирает его первая жена. Спортсмен заключает второй брак. Самое полное интервью Власов дал в 2005 году, сразу после своего семидесятилетия, корреспонденту «Комсомольской правды». Он рассказал о молодости, родителях; поделился воспоминаниями о своих спортивных успехах; поговорил о судьбе современной России, о своем творчестве, о планах на будущее. В конце интервью Власова спросили, какова его физическая форма в год юбилея.

Не стану хвастаться, — улыбнулся «самый сильный человек планеты», но и в семьдесят лет поднимаю сто восемьдесят пять килограммов.

Обладатель титула «Самый сильный человек планеты», знаменитый атлет Юрий Власов рассказывает в своей повести о личном опыте преодоления жизненных невзгод, способности противостоять недомоганиями и болезням, умению поверить в себя и свои силы путём физических тренировок и самовнушения. Этот потрясающий дневник наглядно доказывает правоту автора («Жизнь - это всегда акт воли!», «Без преодоления себя ничего не добьёшься!») и протягивает руку помощи каждому, кто попал в сложные жизненные обстоятельства, но не желает сдаваться.

© бушмен.

Ничего необычного в том, что случилось со мной, нет. Я был чемпионом и считался самым сильным человеком. Потом десять лет - с 1968 по 1978 год - жил почти как все и стал таким немощным, что годы последующей тренировки с трудом «собрали» меня.

То, что я был чемпионом и действительно сильным, а потом узнал, как чувствует себя человек, далекий от физических нагрузок, загруженный работой, делами и уже прихварывающий, позволяет сравнивать оба состояния. Я мог сделать вывод: старости нет, старость очень далека, но многие люди сами разрушают себя бездеятельностью и неправильным образом жизни, начиная стареть уже с 25–30 лет.

Это и побудило меня написать о себе. Я беру на себя смелость давать советы, не имея медицинского образования. В необходимых случаях я обращаюсь к мнениям врачей. Спорт и физическую культуру я знаю несколько больше медицины. Мало существует упражнений, которые я не перепробовал бы за 30 лет энергичных тренировок. В годы занятий большим спортом я испытал нагрузки, которые и по сию пору по плечу лишь единицам в мире. Это позволяет мне судить с достаточной компетентностью о различных видах и методах тренировки и вообще упражнений своего тела. Я уверен в высокой физической и духовной стойкости хорошо тренированного и закаленного человека. Я уверен в значительном увеличении сроков работоспособности у всех, кто разумно использует спорт и физическую культуру. И верю, что старости, как мы ее понимаем, у таких людей быть не может. Возраст накладывает следы и на них, но это обычно не оборачивается дряхлостью. Непрестанные требования к системам нашего тела, их тренировка через спорт, физическую культуру и психогигиену не позволяют организму преждевременно сворачивать свою деятельность. Знание потребностей организма, уверенность в своей мощи, разумная тренировка, владение и управление психическими процессами, воспитание воли, радостность настроения, вера в преодолимость любых бед, изменение взгляда на старость и возраст вообще - несомненные предпосылки здоровья на долгие годы. И называется все это - искусство жить.

Я обратился к рассказу о себе с единственной целью: подать руку всем, кто попал в беду. Если я чем-то помогу людям, другого мне и не надо. Это и есть та цель, которой должен служить мой рассказ.

Мне сызмальства были по душе физические упражнения. С 14 лет впрягся и в постоянные тренировки. Меня увлекали борьба, метания и бег на лыжах. В конце концов страсть к силе побудила к самостоятельным занятиям. Я составил перечень упражнений и стал неуклонно следовать ему. Это были различного рода отжимы: на перекладине, брусьях, а также набор упражнений на гибкость.

С 1946 по 1953 год я учился в Саратовском суворовском училище. Времени для личной тренировки в распорядке дня не было. Посему я вставал за полчаса до подъема, лишая себя блаженного получаса юношеского сна! Я умывался, заправлял постель, драил пуговицы, а после общего подъема и обязательной пробежки по улице строем выполнял любимые упражнения, присовокупляя к выкроенному времени еще 10 минут от назначенных всем к умыванию и уборке. Мне нравилось «строить» силу, нравилось быть сильным, и я мечтал о большой силе, но грубая сила, вульгарная, меня всегда отвращала. Я испытывал к ней даже не неприязнь - ненависть!

Четыре года кряду я «строил» силу таким образом. К тем 40 минутам прибавлялись и часы тренировок вместе со всеми, но спортивные секции работали от случая к случаю, тренеры часто менялись или не появлялись месяцами.

Самостоятельные тренировки весьма повлияли на телосложение и здоровье. Семнадцати лет я при росте 187 см весил за 90 кг - это был чистый мускульный вес - я выглядел даже худоватым.

Я всегда сожалел о том, что годы войны лишили меня полноценного питания. Я вырос бы намного более крепким, если бы не полуголод. Я тяжко переживал недостаток еды, потому что рос бурно, могуче. Восьми лет от недоедания я почти облысел - это случилось в 1943 году.

Сейчас, когда люди «подросли», мой рост - из обычных, когда же я был юношей, то почти всегда был выше своих сверстников, да и вообще окружающих.

Самостоятельные тренировки воспитали и подлинную неутомимость. Порой мне казалось, что я могу работать сутками. Это очень пригодилось и при жизненных осложнениях, и в творческой работе, и после, когда пришлось бороться за выживание. Меня спасли и вернули к жизни как понимание смысла физических упражнений, вкус к ним, так и высокая приспособленность к напряжениям.

В год окончания училища я мог без особых стараний отжаться на брусьях около 40 раз, на перекладине - около 30, сделать «мостик», прыгнуть в длину с разбега почти на 6 метров, послать 700-граммовую гранату далеко за 60 метров, переплыть Волгу к другому берегу и обратно и довольно ходко бежать на лыжах 10–15 километров. Для того времени это было совсем недурно. За 7 лет в училище я ничем не болел, кроме воспаления легких: я поспорил, что отмеряю 10 км на лыжах в брюках, но без гимнастерки и даже нательной рубахи. Волга открыта ветрам. Почти всю дистанцию я катил в их студеной ласке. Поправился стремительно. Уже на шестые сутки меня выписали из санчасти.

Юношеским тренировкам я обязан и тем, что впоследствии так быстро втянулся в нагрузки большого спорта. Правда, мои ноги и без тренировок отличала сила, а эта сила - главная для атлета. Восемнадцати лет почти без «штангистской муштры» я начал приседать с весом 200 кг по 6–8 повторов в подходе. Тогда это было под силу разве что чемпиону страны в тяжелом весе. После нескольких лет тренировок я довел вес тяжестей при приседаниях до 300 кг. По уровню мировых результатов тех лет у меня вообще не было соперников в данном упражнении, впрочем, как и в тягах, лучшие из которых переваливали за те же 300 кг. Эти веса стали обычными на тренировках через добрые 30 лет, да и то лишь у первых атлетов мира.

Конечно, в данных упражнениях и я мог добиться несравненно более внушительных килограммов, будь это целью. Однако я всегда соразмерял результат вспомогательных упражнений с потребностями «классики». Я добывал лишь ту силу, которая могла реализоваться в классических упражнениях, просто сила для силы меня не занимала - это явилось бы непозволительной роскошью, непроизводительной тратой времени в тесной череде тренировок: в них и для них всегда не хватало времени. Ведь всякая тренировка есть реализация силы во времени. Я превосходил соперников не силой, я обогнал их во времени, во времени, необходимом для освоения моих результатов. Все искусство тренировок в том, чтобы не оставлять этого времени соперникам.

Меня отличала сила ног. Это было природное свойство, которое надлежало лишь совершенствовать. А вот способности вести многочасовые тренировки, быстро усваивать новые навыки я обязан своим юношеским занятиям. Я соответственно развил организм, подготовил его к могучим тренировкам. Без них я никогда бы не стал тем чемпионом, которым оказался в 60-е годы.

После окончания Суворовского училища с серебряной медалью я получил счастливую возможность продолжать образование в Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. Я легко усваивал учебный материал, был холост, юн и сохранял привязанность к физическим упражнениям. Уже со второго курса я повел сугубо целевые тренировки по тяжелой атлетике, но они никогда не шли за счет учебы. Спорту - лишь досуг! А досуга у меня хватало, ведь я учился без всяких затруднений. Поэтому тренировки я прерывал лишь на время производственной практики и отпусков - как правило, на два летних месяца. Еще несколько недель я терял в экзаменационные сессии. Однако восстанавливал силу в считанные дни.

То была пора юности и бурного развития нашего спорта. В 1952 году Советский Союз впервые участвовал в Олимпийских играх. Это вызвало в стране исключительный интерес к спорту: чемпионов мира и тем более олимпийских игр было немного, ими гордились, за их борьбой и рекордами следили, знали даже их соперников. И чествовали чемпионов не с привычной обязанностью, а как истинных национальных героев. Не было тогда популярнее спортсмена, чем Всеволод Бобров. Много лет спустя я оказался с ним в одном спортивном клубе. В последнюю встречу он очень обрадовался мне (я уже добрые полтора десятка лет не появлялся в клубе), обнял и с полчаса не отходил, все расспрашивал, расспрашивал… Мог ли я тогда предположить, что через неделю не станет этого великого мастера нашего спорта!

Думаю, не преувеличу, если скажу, что второе место по популярности занимал в те годы Григорий Новак - первый советский чемпион мира (не только в тяжелой атлетике). Имя его было знакомо любому мальчишке. Я поддерживал с Григорием Ирмовичем добрые отношения до самой его кончины в канун Московских олимпийских игр.

Громадный интерес в стране к спорту весьма способствовал нашим тренировкам. Я учился, прекрасно справлялся с нагрузками, и мои результаты как-то сами собой подтянулись к уровню сборной.

«Накачивал» мышцы я после того, как выполнял лабораторные работы, чертежи и прочие академические задания. Тренировкам доставались вечерние часы, обычно весьма поздние. Часто меня торопила служащая кафедры физического воспитания - пожилая полная женщина: кроме меня никого в зале не было, а ей хотелось домой. Я уходил, она выключала свет и запирала зал. И уже во всем главном корпусе академии царствовал ночной покой. Естественно, что тренировался я, как правило, один. И эта привычка к работе в одиночку, заложенная еще в Суворовском училище, потом чрезвычайно пригодилась.

Сила вызревала столь стремительно, что мой первый тренер Евгений Николаевич Шаповалов не раз пытал меня: не тренируюсь ли я и в другом месте, может быть, «подкачиваюсь» на стороне?.. К середине второго года тренировок я выполнил первый разряд и вошел в пятерку лучших атлетов тяжелого веса Москвы. Радость была столь велика, что я тут же привинтил к гимнастерке значок. Пусть все видят: атлет! А я и вправду очень изменился. Мои мышцы уже не разделялись на отдельные группы. Они смыкались в единое целое. Кажется, нет слабых участков - все пропахано тренировками. Я еще не был тогда загрублен обилием крупных мышц, но обладал гибкостью, и хорошей координацией. Я знал: сила может вести к потере гибкости и скоростных качеств и много работал над сохранением их и развитием.

В те годы я не пропускал ни одного из заметных городских соревнований и всегда занимал призовые места. Пробовал силы я и в метаниях. 700-граммовую гранату я посылал за 70 метров, а в отдельных бросках - и за 80. Довольно высок был и результат в толкании ядра. При всем том я хорошо справлялся с академической программой и сдавал экзамены преимущественно на «отлично», бывали и целиком отличные сессии. Послаблений в учении мне никто не делал. Да я всерьез и не допускал мысли о том, что спорт способен стать, пусть даже на краткое время, делом жизни. Я любил его, но превращать в смысл дней и лет не мог и не хотел. Мне представлялось (в общем-то я и сейчас придерживаюсь того же мнения) это непростительным обеднением жизни. По-настоящему меня увлекала литература, правда, я скрывал это от всех. Интерес также вызывала у меня история и смежные с ней науки.

После двух лет тренировок (на втором и третьем курсе академии) я неожиданно для себя вплотную придвинулся к норме мастера спорта. В тяжелой весовой категории (а тогда таковой являлась одна и к ней относились все атлеты, чей собственный вес превышал 90 кг) по стране таких мастеров из молодых можно было счесть по пальцам. В конце 1956 года я выполнил данную норму, но в зачет пошли лишь соревнования февраля 1957 года.

Я продолжал прибавлять в силе. Уже на четвертом году учебы в академии я приблизился к рекордам СССР - я не ставил перед собой подобную цель, и это явилось для меня неожиданностью.

То была эпоха могучего американского атлета Пола Эндерсона, известного у нас под именем Паула Андерсона. В конце 1956 года ему исполнилось 23 года (мне - 21). Обладая колоссальным собственным весом и не менее внушительной силой, Эндерсон опрокинул представления о человеческих возможностях. Он заколачивал невероятные, с точки зрения современников, рекорды. К примеру, советский рекорд в толчковом движении для атлетов тяжелого веса летом 1956 года едва достигал 180 кг. Эндерсон же подвел рекорд мира почти к 200! Советский рекорд в жиме «топтался» около 160 кг. Эндерсон поднял мировой рекорд в этом упражнении до 185,5! И все эти грандиозные превращения рекордов - за два года! Эндерсон начал выступать в 1955 году и уже в 1957-м после Олимпийских игр 1956 года - для него важен титул олимпийского чемпиона - ушел в профессионалы. На ближайшие десятилетия его рекорды зачислены в незыблемые. Мы, атлеты, говорили друг другу, что их превзойдут в лучшем случае лет через 20. Даже внешность атлета способствовала укреплению подобных суждений. Эндерсон выглядел более чем внушительно: при росте 175 см имел вес за 160 кг! Окружность бедра - 99 см! Он не мог ходить как все и «выкатывал» поочередно одну ногу за другой.

Я жадно впитывал крохи сведений о его тренировках из «Советского спорта» и спортивных журналов. Я старался разгадать природу этой поразительной силы. Я не связывал ее лишь с весом. Должно было быть в тренировках Эндерсона и нечто свое, отличное от принятого, того, к чему мы привыкли и рабами чего являлись. После я понял: необходимы массированные тренировки с помощью небольшого числа главных вспомогательных упражнений, обеспечивающих основную силу, и еще - резкое увеличение весов главных вспомогательных упражнений с одновременным сокращением работы над техникой классических упражнений, которая тогда отнимала у нас неоправданно много времени.

Ошеломляющее впечатление произвели на советских любителей спорта выступления Эндерсона в Москве и Ленинграде 15 и 18 июня 1955 года. Это были первые выступления американских спортсменов в Советском Союзе. Лето 1955 года оказалось и повторным в моем отношении к тренировкам. Я окончательно осознал, что мы копаемся в мелочах, являемся рабами имен и традиций - надо ломать тренировку, искать свое и не страшиться ни бога, ни черта! Тогда я впервые написал в своей тренировочной тетради: «Ничего не властно надо мной!» И верно, совсем не редко авторитеты лишают нас воли…

Выступления Эндерсона были настолько яркими, что и поныне, по прошествии почти 30 лет, о них вспоминают, и вспоминают с восторгом, а это о многом свидетельствует, если учесть нынешний уровень мировых рекордов!

Я проник (другого слова не подберешь) на тренировку наших спортсменов и американцев. С восторгом узнал прославленных атлетов: в могучей статности неторопливый, даже несколько спесивый Яков Куценко, во всем подчеркнуто значительный и насмешливый длиннорукий Трофим Ломакин, украдкой посасывающий «Беломор» за дверью, и косолапящий, словно стесняющийся своей силы Аркадий Воробьев, и литые из отжатых мускулов Рафаэль Чимишкин и Николай Удодов. И тут же знаменитые американцы, короли журнальных обложек: Томми Коно, Стенли Станчик, Дэвид Шеппард, Чарльз Винчи и конечно же Пол Эндерсон! Даже на тренировке этой горе мышц все аплодировали.

Признаюсь, воспоминание о виденном многие годы вдохновляло меня в трудные минуты моих тренировок. Мне почудилось, боги силы сошли на землю. Я почитаю силу не за одно лишь природное свойство - для меня это талант!

И даже в мечтах я не посягал тогда на рекорды «человека-скалы», как звал Эндерсона Яков Куценко в своих статьях. Но в мою тетрадь уже были вписаны слова «Ничто не властно надо мной!». Прочь гипноз имен, нет прислужничеству именам - все это лишает нас силы!

Один человек решительно ненавидел мое увлечение силой - моя мама. И пока я тренировался, она смертельно ненавидела штангу и всех тренеров. И ничто не могло ее примирить с ними - даже мои победы.

В марте 1957 года вскоре после зимней сессии и каникул на четвертом курсе академии я «достал» с необыкновенной легкостью всесоюзный рекорд в толчковом упражнении. Через несколько недель последовали новые рекорды - в толчковом упражнении и рывке! Это было настолько неожиданно и в то же время просто, что я на всех снимках тех дней улыбаюсь под штангой. Какой рекорд? Разве это рекорд?! Штанга ничего не весит… Я оказался в тройке сильнейших атлетов страны (за Алексеем Медведевым и Евгением Новиковым). А затем началось топтание на месте из-за травм, сомнений и диплома. Сомнения пожаловали из-за робости перед новыми весами. Общее почтение быстро заворожило и повязало меня. Рекорды и те веса, которые я стал поднимать, уже мнились такими значительными, что «обрывали» руки. Я получил несколько травм. Это еще более усугубило почтение перед весами. Нужно было время для обживания в новых координатах.

В 1959 году я защитил на «отлично» диплом - 5 лет и 7 месяцев учения были позади. И уже в апреле совершенно неожиданно для себя «накрыл» самый грозный рекорд - мировой рекорд Эндерсона в толчковом упражнении! Трудно даже приблизительно передать, что творилось тогда в окружном Доме офицеров Ленинградского военного округа. Настоящее безумие! Топот, рев, крики, слезы, объятия и в то же время порыв, сплачивающий всех в единое! С этим рекордом ко мне пришел неофициальный титул самого сильного человека мира. Во всяком случае, так именовали меня с того дня. Впервые с далеких предреволюционных лет этот титул перекочевал в Россию.

Газеты, телеграммы, письма, визиты незнакомых людей, сотни приглашений на различные встречи - поток их расширялся с каждым днем. Пришло сознание того, что случилось: я уже отдавал себе отчет в том, что этот рекорд не из штатных, что в этом рекорде воплотились вековые традиции русской силы. Отныне я уже не частное лицо, а своего рода символ. Я должен был быть достоин смысла этого рекорда и главное - не допускать срывов! Какой это достанется ценой, казалось, не имело значения. Существенно лишь одно: сохранить звание сильнейшего в мире при любых осложнениях и любой силе соперников! Это была серьезная ноша - гораздо серьезнее всех рекордов и тренировок. И ее предстояло нести до тех пор, пока я не переложу ее на плечи другого. Подобное отношение к неожиданному и почетному званию обернулось беспощадностью тренировок и обязанностью особого поведения во всех поединках. Никогда и ничем я не имел права показывать свое состояние, каждое слово должно было быть взвешенным, но самое важное - я обязан был победами утверждать, что эта сила не случайна в России…

В 1959 году я выиграл золотую медаль чемпиона на II Спартакиаде народов СССР, а через несколько месяцев в Варшаве - титул чемпиона мира уже в борьбе с американскими атлетами. Это звание досталось мне в упорной 5-часовой схватке с Джеймсом Брэдфордом и Дэйвом Эшмэном. От того поединка я отходил несколько месяцев и даже помышлял оставить спорт. Зачем эти надрывы, когда я военный инженер, молод и жизнь так заманчива…

В Риме на Олимпийских играх 1960 года я столкнулся с американцами Джеймсом Брэдфордом и Норбертом Шемански.

Бой продолжался с девяти вечера до начала четвертого утра. Уже в рывке я отбросил американцев, и они схватились между собой за серебряную медаль. Мне удалось преодолеть 200-килограммовый барьер в толчковом упражнении.

Когда я опустил рекордный вес на помост, на меня обрушились топот, свист, вой! Публика смела полицию. Тысячи рук тянулись ко мне. Люди пели, обнимались. На следующее утро все газеты вышли с моим именем и фотографиями эпизодов борьбы за олимпийскую золотую медаль. Я не мог выйти за ограду Олимпийской деревни. Если я хотел перейти улицу, ее перекрывали, и я переходил под приветственный рев сирен. Тысячи людей раскланивались со мной на улице. Это было радостно и приятно. Долгое время болельщикам показывали комнату, в которой я жил на Олимпийских играх. В тот год я был назван первым спортсменом мира. Ко мне в Москву приезжали корреспонденты из многих стран, чтобы взять интервью.

Должны быть минуты и дни счастья у каждого, кто ни во что не ставит благоразумие и выгоды, кто в любой миг может потерять все…

В 1961 году я легко сломил сопротивление американца Ричарда Зорка и получил третью золотую медаль чемпиона мира.

В 1962 году в изнурительном поединке с Норбертом Шемански я отстоял звание сильнейшего. То были самые суровые из спортивных испытаний, выпавших на мою долю. Я выстоял тогда, хотя в меня сохраняли веру лишь единицы, - настолько сокрушительным был натиск Норберта Шемански. Эта победа досталась мне, как говорится, с кровью. Я выступал больным, считая невозможным ослабить родную команду. Эта болезнь и накопленная усталость жестоко ударили по мне в 1969 году. Я едва удержался на ногах. Но все это было потом.

За зиму 1962/63 года я совершил крутой скачок в силе - разница между мной и соперниками стала такой, что я уже мог выигрывать у них едва ли не в первых подходах. Лишь в рывке мой результат отставал. Это отставание - следствие неэкономного способа, которым я его выполнял. Для переучивания время было упущено. И несмотря на это, на чемпионате мира я с подавляющим преимуществом победил Норба Шемански, и Генри Сида - чемпиона США того сезона, и нашего Леонида Жаботинского.

В 1962–1963 годах я много писал и много печатался, всячески ускоряя свое ученичество в литературе.

Однако переутомление все же сказалось. И летом 1964 года я не в состоянии был осилить болезнь. Все началось с весеннего гриппа. Меня упорно лихорадило, прыгала температура, истощал ночной жар. Но я тренировался в одышках, слабостях, превозмогая температурную разжиженность - она удваивала вес, лишала свежести, нормального сна. И все же за полтора месяца до Олимпийских игр в Токио я снова выдал четыре мировых рекорда, и один из них с превышением на 17,5 кг! Мне казалось, я полгода тащил громадный воз, дни и ночи его тяжесть гнула меня - и вот выволок, мне сверкнуло солнце!..

В эти же осенние месяцы я издал свою первую книгу - сборник рассказов «Себя преодолеть». Это - ученическая работа, но в ней много правды о тех годах.

Радость смыла горечь неудачи. В Токио я уступил золотую медаль, хотя обновил два мировых рекорда! Смешно, но в ту ночь это показалось мне величайшей несправедливостью. Поразило меня и изменившееся отношение людей, я и не подозревал, что столько ждали моего поражения!

Накануне отъезда в Японию я решил покинуть спорт после Олимпийских игр независимо от исхода их лично для меня. Во всех интервью я это повторял. И я выполнил свое намерение. И странно, какая-то часть меня, очевидно, та, которая натерпелась от всех насилий тренировок, радовалась. Я испытывал облегчение: все, нет больше той ноши, я волен распоряжаться днями своей жизни.

И я прекратил большие тренировки. В зале я проводил только разминки. Однако по ряду обстоятельств возобновил тренировки осенью 1966 года и уже в апреле следующего года возвратил себе мировой рекорд в жиме. Итак, в таблице еще два моих рекорда - в жиме и троеборье. И совсем неожиданно для всех в мае я уже навсегда свернул большие тренировки. И опять настало это странное облегчение…

Сейчас лишь станок для жима лежа напоминает о той жизни с «железом». Он стоит посреди комнаты. После многолетней болезни я отчасти вернул былую силу и в утренних тренировках гоняю от груди штангу весом 150–160 кг.

Из спорта я вынес убеждение, что не должна существовать победа сама по себе, победа без нравственного и духовного смысла. Сила должна доказывать и утверждать величие духа и красоту преодоления. Именно в этом великая ее справедливость. Я отрицаю любую силу, если в основе ее лишь стремление к голому преобладанию, - это уже от болезни или ограниченности. Нет и не должно быть пустой погони за результатом, восторга перед силой. В основе любого постижения результата, в том числе и рекордного, - открытие человека! В этом смысл и значение подлинного спорта и того интереса, который вызывали и будут вызывать все его свершения.

По-своему наши тренировки были даже более напряженными, чем те, что приняты сейчас. Объем силовой работы у нас был не меньший, и при всем том мы совершенно не пользовались так называемыми восстановителями. Я тренировался 4 раза в неделю по 3–4 часа. В тренировке «на объем» это время существенно удлинялось, а сумма поднятых за занятие килограммов достигал 25–35 тонн при весьма высокой интенсивности. Особенно чувствительными оказывались «экстремальные» тренировки, когда сумма поднятых килограммов (тоже при весьма высокой интенсивности) отбрасывала меня за черту возможностей организма, вызывая болезненное состояние.

В те годы мы с тренером пытались решить интересные и очень сложные задачи. Они являлись совершенно новыми для мирового спорта. К сожалению, эти методики и добытые знания оказались сейчас забытыми, а может, и ненужными.

Мне непонятны рассуждения о скучности и однообразии тренировок. Наоборот, они чрезвычайно увлекательны. И как же им не быть увлекательными? Каждый раз мы искали способы решения неизвестного и ждали ответа. Его можно было добыть лишь опытным путем. Порой сознательно мы шли на перетренировки. Они потрясали организм, и в первую очередь нервную систему. Именно тогда у меня укоренился искусственный сон - на снотворных. Возбуждение от нагрузок оказывалось настолько мощным, что можно было сидеть сутками без всяких побуждений ко сну. После серии нагрузок обычно повышалась температура, меня начинало лихорадить, совершенно пропадал аппетит, все тело горело. Это не пугало и не отвращало - мы знали, отчего это, и лишь анализировали ответные реакции. Беда заключалась, однако, в том, что я не всегда успевал к соревнованиям привести себя в порядок. Так случилось в летний сезон 1963 года. Весну и лето я «переваривал» эти сверхнагрузки, вяло, нудно побеждая на обязательных соревнованиях. Лишь к осени пробудилась новая сила и я ощутил свежесть и энергию. Тогда я и взял верх на чемпионате мира в Стокгольме.

Я жалел, что нельзя свести спортивную жизнь к двум выступлениям за год. Вклинивание обязательных соревнований нарушали ритмичность опыта, искажали результаты, а нередко и просто срывали опыт; я вынужден был прекращать тренировки и отдыхать, чтобы собраться к встрече с соперниками. Я мечтал о такой работе, которая подчинялась бы только внутренней целесообразности, а не формальностям календаря.

Конечно, тем, кто следовал за мной и за нами, было гораздо проще и легче. Они лишь уточняли определенные цифры, приводили их в соответствие со своими данными. У всех ведь разная способность к перенесению нагрузок и восстановлению.

Два серьезных дела - писательство и большой спорт, - одно из которых высасывало физически буквально до дна, являются чрезмерной нагрузкой для нервной системы.

Достаточно было трех полных сезонов напряженных тренировок и упорной горячечной работы над рукописями, чтобы ощутить почти предельную опустошенность и заболеть - сначала весной 1962 года, а потом и весной 1964 года. Температура давила меня с марта по август. Строить тренировки к Олимпийским играм в Токио было непросто. Повышенная температура умножала спортивную нагрузку, оборачивалась измученностью. Лишь к августу организм справился с недомоганиями. Однако это было для нас всего-навсего чепухой, так - путало шаг. Я-то знал: это не болезненность, не изношенность, а рождение новой силы, она уже во мне, ей лишь нужно дозреть.

И я дождался: прилив сил оказался одуряющим! Я без надрыва, играючи «сложил» по тем временам внушительный результат на выступлении в Подольске 3 сентября 1964 года. Но по-настоящему сила должна была вызреть лишь через год-полтора. И самый крупный и необъяснимый парадокс: я уже зачерпнул ее, решив уйти из спорта сразу после Игр в Токио. Зачем тогда я пытал себя, зачем добывал ответы в надрывных испытаниях? Сложно ответить даже по прошествии двух десятков лет. Определенно знаю лишь одно: это было очень интересно. Настолько интересно, что я все повторил бы сначала и, уж само собой, ни о чем не смею жалеть. Мне мало той жизни, просто очень мало…

Я работал увлеченно, страстно. Это покажется забавным в приложении к грубым тренировкам штангиста, но это было именно так. Все было чрезвычайно увлекательно. Каждый подход, любое движение имели скрытый смысл и тщательно обрабатывались сознанием. Опасение за здоровье, травмы не имели значения.

Мы с Суреном Петросовичем Богдасаровым, моим тренером, упрямо пробивались к новым результатам. И в этом постижении силы новые принципы тренировки являлись нашим самым грозным оружием.

При всем том каждый из соперников превосходил меня размерами мышц и собственным весом. Лишь Норберт Шемански являл исключение. Не все отдают себе отчет в том, что не величина и обилие мышц определяют мощь атлета. Впереди тот, кто умеет тренироваться и у кого отменно действуют внутренние системы организма, а все это и складывает то, что называют природными данными, или талантом. Неверно воспринимать состояние внутренних систем как нечто застывшее, раз и навсегда сложенное природой. Эти системы тоже превосходно тренируются. Качество же мышечной ткани, надо полагать, прямо зависит от склада нервной системы и тонуса внутренних систем. Отсюда и вывод: могучие мышцы совершенно не обязательно крупные и обильные. Благодаря проделанной работе я мог рассчитывать на значительный прирост силы в последующие годы. Тренировки по-разному влияют на организм. Методика одних вызывает как бы «частный» прилив силы при незначительных приспособительных процессах. Методика других предполагает могучие приспособительные реакции. «Экстремальные» тренировки потрясли меня, наградив рекордной по времени силой. Но уже ничто не могло соблазнить - спорт потерял для меня свой смысл. Эксплуатация силы ради новых побед на чемпионатах мира казалась бессмысленной. Победы? Почет? Слава? Достаток? И ради этого отказываться от мечты? Жизнь звала к другой пробе сил, и я последовал ее зову, отрубив все связи с прошлым.

Сразу после Игр в Токио я начал сбрасывать вес. Я понимал, что лишние килограммы - обуза для всего организма, а не только для сердечно-сосудистой системы. Да и противен был лишний вес! Я задался целью «подсушить» себя со 140 кг до 105. К весне 1966 года я весил 120 кг, а к 1969 году похудел до 110. Таким образом, мне удалось избавиться от 30 кг. Но как же я хотел есть все те годы! Организм, воспитанный на почти полутора десятилетиях энергичнейших тренировок, привык к мощному обмену. Еда мерещилась ночами. Я начал мерзнуть, особенно зимой. Я не сомневался: все неприятные ощущения временны, я «устоюсь» в новом весе и все процессы нормализуются.

Большие тренировки я свел к разминкам с тяжестями и бегу - 2–3 раза в неделю. В разные дни я выполнял жимы штанги весом 190–200 кг лежа, приседания с отягощениями 160 кг, жимы из-за головы - 120–130 кг и еще кое-какие упражнения. В каждом я набирал около шести подходов. К бегу я приучился в пору основных нагрузок 1961–1964 годов. Еще до эксперимента Лидьярда у нас в тяжелой атлетике был принят бег трусцой для повышения направленной атлетической выносливости. Мы называли его «бегом по силам». При утомлении переходили на шаг, потом снова бежали. Кто бегал, обычно уставал заметно меньше в многочасовых тренировках с тяжестями. К примеру, мои «пиковые» тренировки («на объем») растягивались до шести часов. Признаться, практиковали бег единицы, а постоянно, без пропусков - никто.

На таких тренировках я продержался вторую половину 1967 года и весь 1968-й. К исходу 1968 года я с удивлением и тревогой почувствовал аритмию и одышку. Под Новый год я уже с трудом мог вести тренировки. Аритмия и одышка после нагрузок разыгрывались не на шутку, и впервые появились головные боли. К весне 1969 года я лишь кое-как тянул тренировки - я задыхался, аритмия не отступала ни днем, ни ночью.

Срыв 1969 года был подготовлен перетренировкой 1962-го, только был несравненно более мощным. Все оставшиеся годы больших тренировок и выступлений я уже шел с метиной 1962 года. И она не просто была памятью - при ослаблении организма оживала болезнью. Требовалось предельное напряжение воли, чтобы держать все эти процессы под контролем, но боль оставалась болью. Я оставался для всех счастливцем-спортсменом, баловнем, осыпанным милостями и удачами большой спортивной игры.

Попытки облегчить физическое состояние ограничением работы не привели к успеху. Даже после обыкновенной гимнастической разминки я задыхался и голову разламывало. Я противился, не поддавался, но физическое состояние ухудшалось, и я оказался вынужденным прекратить тренировки.

Вопрос уже стоял о невозможности полноценно вести основную работу - литературную. Я садился за нее уже с головной болью, а часа через два она становилась просто нестерпимой. Я был подавлен и озадачен: на все слабости по привычке я еще смотрел свысока.

Головные боли врачи диагностировали как следствие сосудистых расстройств. Лекарства давали временное облегчение, потом все повторялось. С каждым месяцем эти боли становились изощренней. Они уже не отпускали и к утру. Я боялся наклониться, резко повернуться - начинались головокружения и тошнота. Давление опустилось: верхнее - до 80–85 мм и нижнее - до 70–75 мм. Это обернулось вялостью и слабостью - состояниями, мне совершенно не свойственными.

За все годы тренировок и выступлений я всего 2–3 раза поддавался гриппу, а тут еле поспевал отбиться от одного, как наваливался другой. К весне 1970 года я весьма отдаленно напоминал прежнего тренированного человека. Я обрыхлел, кожа обвисла, под глазами появились мешки. Я дышал с шумом, сипеньем, говорил торопливо, нервно, почти не слушая собеседника, а самое печальное - я считал себя глубоко несчастным. Я дошел до того, что стал жаловаться и жалеть себя, - падения ниже не бывает.

Неожиданно для себя я отметил боли в печени. Прежде я и не подозревал, что это такое. Боли после еды вскоре стали обычными и нередко сопровождались ознобами. К лету 1970 года я уже почти ничего не мог есть - лоб, щеки и даже шея дали какую-то темную пигментацию. В периоды наисильнейших обострений болезни я не в состоянии был поднять даже 5–6 кг.

Из всех видов физической нагрузки я справлялся лишь с 1,5-часовой ходьбой. Но стоило прибавить шагу - мучительная боль в голове уже не покидала до ночи.

Я так исхудал, что потерял обручальное кольцо. Оно тихо соскользнуло с пальца. Надо же такому случиться: я нашел его через год - его дужка желтела из земли. Это было на даче у товарища.

Из всего того, что со мной происходило, самым мучительным были головные боли всех видов. Голова болела без пауз, не давая полноценно работать, то есть делать то, к чему я стремился, ради чего так рано ушел из спорта и с чем связывал будущее. Я не мог толком писать, читать, собирать необходимые сведения.

Я уже давно разрабатывал планы нескольких книг - ради них я и свернул свой спорт. Я вынашивал эти книги, верил: настанет время для них. С первого и до последнего дня я совмещал спорт с литературой. И всегда выбирал литературу в ущерб спорту. Именно по этим причинам фактически не бывал на сборах, тренировался не с командой, а вечерами вместе с новичками. И вот теперь, когда я мог заняться только литературой, она стала вновь недосягаемой.

Словом, причин для мрачного настроения имелось более чем достаточно. О каких, пусть поддерживающих, тренировках, могла теперь идти речь? Я едва таскал себя. Но я верил, что это временно, я обрету устойчивость. Самое главное - писать, не обращая внимания ни на что, писать! Я столько лет стремился к литературному делу! Надо спешить! Работа над историко-документальной книгой - я неожиданно получил лестный заказ - требовала всех сил. Я упорно работал над ней весь конец 1968 года, затем целиком все годы с 1969-го по 1973-й. Лишь на несколько недель я отвлекался для иных литературных вещей. Эта работа не оставляла ни времени, ни сил для других занятий, но я все же был вынужден прирабатывать тренером в Подольске.

Тяжкой и грустной оказалась для меня зима 1970/71 года. Длинными зимними ночами я пытался понять, что же стряслось. Почему я сдал в самый ответственный момент жизни? Мне 36-й год, а я разваливаюсь по всем направлениям. В чем причина неустойчивости? Ведь людям выпадали и несравненно более серьезные испытания, и они справлялись, не теряя здоровья и сил. Что делает меня больным, отнимает радость любимой работы, старит, разрушает?

Черные улицы, изморозь на стеклах, наполовину погашенные фонари и тишина… Я вспоминал залы - это было всего каких-то шесть лет назад. Огни, свет, тысячи лиц и я, полный энергии, свято верящий в то, что всегда подчиню себе жизнь!..

Я тщательно перебирал предполагаемые причины болезни. Я все еще полагал, что это следствия одной болезни, которую врачи не могут определить. Я найду ее - и тогда распрямлюсь и буду опять неутомимым и сильным. Я ничего не понимал в том, что со мной происходило. Нет, я не копался в себе. Я старался разобраться в причинах разрушения здоровья. Я хотел стать хозяином себе…

Жизнь требовала от меня энергии и предприимчивости, а я слабел. В конце концов я пришел к убеждению, что виновата изношенная - нервная система. Отдыха я не знал целое десятилетие, перерывы в больших тренировках были исключены - они отбрасывали назад. Чрезмерно трагически я воспринял неудачу в Токио. Далеко не гладко протекало переключение на профессиональную литературную работу. Всегда и за все рассчитывалась нервная система. Доказательство правоты выводов - она и прежде давала сбои. Чего стоит сбой лета 1962 года! Его последствия, резко усиленные сбои 1969-го, лихорадили меня, пожалуй, до 1973 года.

А снотворные? Разве это не отчаянная попытка все той же нервной системы защитить себя? А разве в основе аритмии, головных болей, гипотонии - не те же причины?

Я сузил жизненное пространство до требований необходимости - расход сил только на литературное дело. Да, беречь тот незначительный запас энергии, который я успевал собрать к каждому утру.

Человек способен вынести невероятное, если закален духом. Да, да, сначала заболевает дух, потом тело! Эта простая мысль потрясла. Именно так - я расстраиваю деятельность организма всем хламом переживаний, ненужных чувств. Я начисто лишил себя радости.

И еще я понял нечто важное - самое важное, из чего в будущем выросла целая система взглядов и стала возможной эта их эволюция: тело, как и дух, нуждается в руководстве.

С того времени меня глубоко увлекает идея тренировки воли. Я по-всякому обдумывал эту мысль. Действительно, если овладеть этим искусством, ты уже неуязвим и непобедим! Вот оно, подлинное всемогущество!

Я не представлял, как решить данную задачу, и свел ее к местным операциям. «Прежде всего, - полагал я, - надо организовать жизненную реакцию. Изменить ее, отказавшись от категоричности, падений в подавленность, не позволяя углубляться дурным и тяжелым чувствам. Это тем более важно, что из-за болезненности и бессонниц я раздражен, взведен и крайне неуравновешен…»

Нет, я еще не осознавал главное. И именно это сделало неизбежным новое потрясение. Я занялся штукатуркой и покраской там, где следовало заново крепить всю конструкцию.

Я понимал, что моя нервная система не соответствует уровню напряжений, которыми оборачивалась жизнь. Я искал способ сделать ее более устойчивой и на этой основе выправить здоровье. Я всегда верил в могущество воли и духа. Я решил овладеть волевыми процессами, не имея средств для этого. Я твердил о закаленности воли, больше разумея под этим мужество поведения при болях и неудачах и совершенно не сознавая, что волевые процессы упражняются, поддаются тренировке и закаливанию. Я полагал, что отказом от чрезмерностей в работе, упорядочением жизни верну нервной системе свежесть и работоспособность, восстановлю ее. «И еще следует искать радость!» - приказал я себе. Я искал опору в твердой воле, но только она одна не давала и не могла дать исцеления.

Беда заключалась и в том, что я пока не владел методикой оздоровления психики, больше того - не представлял, что она вообще возможна. Характер рисовался мне некоей константой, над которой мы не властны.

И все же дальнейшее ухудшение здоровья я сумел предотвратить, и не только предотвратить, но по ряду показателей заметно выправить. И опять-таки за счет воли… Я находил книги о людях великого мужества и упивался ими.

С юности я не возвращался к исповеди Амундсена, а тут заново жадно пропахал все страницы. Что за человек! Пройти Северо-западным проходом, зазимовать на «Йоа», а потом пройти на лыжах 700 км, перевалив через горную цепь высотой 2750 метров, чтобы с ближайшей телеграфной станции оповестить мир о победе, и вернуться обратно! В сутки пробегать по рыхлому снегу около 40 км, спать в снегу - ни рации, ни вертолетов на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств - волей преодолевать риск, усталость!.. Спустя 30 лет в дрейфе на «Мод» через Северо-восточный проход несчастный случай: падение плечом на лед высоких корабельных сходен - и опасный перелом. Через несколько дней медведица сбивает Амундсена, он падает на то же плечо. Не дожидаясь срастания кости, он прописывает себе суровое лечение - тренировки движением. Почти полгода беспощадных упражнений возвращают руке прежнюю подвижность. Но через три года рентгеновский снимок показывает невероятное: Амундсен должен был навсегда утратить способность двигать правой рукой. На том несчастья не кончились. В крохотной корабельной обсерватории Амундсен отравляется газом осветительной лампы. Лишь спустя несколько дней спало бешеное сердцебиение. Миновали месяцы, прежде чем он оказался в состоянии сделать что-то без мучительной одышки, и годы, прежде чем он поправился окончательно. Спустя четыре года после отравления врачи требуют ради сохранения жизни прекращения исследовательской деятельности. И в этом случае Амундсен тренировками возвращает здоровье.

Все верно! Идти навстречу грому пушек и ураганам - и побеждать!

А Уильям Уиллис? Сколько раз я перечитывал его книгу «На плоту через океан»! На 61-м году жизни один пересекает Тихий океан в его самой безлюдной и неспокойной части. Этот человек сочинял стихи, мог стать художником, а выбрал судьбу простого матроса. Что только не пережил он? Голод и бунт на паруснике. Уиллис тонул, умирал в джунглях от лихорадки, получал переломы, временно слеп - и все равно сохранял веру в жизнь. И вот это путешествие. Он мечтал о нем всю жизнь! Не имея денег, он собирает обыкновенный плот и отправляется в плавание. Все полагают - навстречу смерти, а он не сомневается - к победе! Всю жизнь он вынашивал эту мечту! Далеко от земли непонятная болезнь опрокидывает его, и он несколько дней корчится от нестерпимой боли. Нет ни лекарств, ни врачей - только океан. Он теряет сознание, приходит в себя, снова забывается. Проходят сутки. Боль достигает такой силы, что он с надеждой поглядывает на нож. В сознании дикая мысль: распороть живот у солнечного сплетения - там боль, распороть и, вырезав эту боль, избавиться от нее! А после - медленное исцеление. Исцеление при необходимости управлять плотом, двигаться, заботиться о пище. Нет, он все равно победит! Уиллис исчисляет курс и ведет плот к цели. Эта цель - мечта всей его жизни. Он слепнет от солнца и несколько дней лежит в тени под парусом, но плот все равно на заданном курсе. Он не упускает его с этого курса. Сокрушительные шквалы на целые недели лишают его сна. Он дремлет урывками по 5–6 мин. И он плывет и приплывет к цели. Затем новое плавание - от Самоа до Австралии. Ему предстояло преодолеть Большой коралловый риф. Его отговаривали жена, друзья - бывалые моряки. Однако Уиллис вышел в плавание. Он шел под парусом, переходил на весла, когда был штиль. Он спал, привязав руль к ноге. Однажды он сорвался с мачты и шесть дней провалялся парализованный на палубе, мучимый жаждой, но ни единой души вокруг! Он корчился от боли, но полз к воде. Он выжил!..

«И вот я один в мире воды, звезд, солнца и странствующих ветров…»

Не хватит и сотни томов для рассказов о мужестве людей. Но каждая история укрепляла волю, я будто умывался живой водой. Мечта помогает преодолеть печальные обстоятельства. И все время в сознании не угасала строка Михаила Зощенко из «Возвращенной молодости», его строка о себе: «Нет, я не стремлюсь прожить слишком много, тем не менее я считаю позорным умереть в 38 лет». И я считаю позором гибель в такие лета, не только позором, но и преступлением перед природой, предательством себя и своего дела.

Из пережитого я вынес один вполне определенный вывод: смерть собирает урожай там, где дух дремлет или болеет. Я пристально вглядываюсь в себя и окружающий мир; искал секреты владения здоровьем, тяготился зависимостью жизни от обстоятельств. Я мечтал управлять здоровьем, быть его хозяином, чтобы жить и делать свое дело и без помех, и счастливо…

В 1972 году вышел сборник моих рассказов и повесть под общим названием «Белое мгновение», а в 1976 году - первая книга романа «Соленые радости». Эту работу я много раз переписывал, перекраивал, долго и трудно издавал. Стали появляться мои рассказы в журналах и различных сборниках.

В октябре 1976 года я основательно простуживаюсь на охоте. Хозяйка дома, где я обычно находил приют, неожиданно отказывает в нем, и я ночую в лесу. К утру температура воздуха опускается до - 8°. От просторного озера валом валит сырой леденящий воздух. Я напяливаю на себя все, что со мной, даже пустой вещевой мешок на плечи, - и все равно меня бьет колотун. С рассветом поднимается штормовой ветер со снегом. До места, где я оставил автомобиль, идти свыше 30 км …

Обычного выздоровления не следует. Простуда застревает во мне: обжигающий кашель, хрипы, боли в груди остаются на месяцы.

В феврале 1977 года, катаясь на лыжах, я по самые плечи ухожу под лед. Он крошится метров 10, прежде чем мне удается лыжами вверх боком выкатиться на него. Лед снова обламывается и расходится саженными кусками, меня тянет под них. И опять я карабкаюсь, а лед крошится, я накатываюсь, а он крошится… Только сила рук выручает. Мороз около - 20°, в тепло я попадаю лишь через час.

Грипп не проходит. Мне уже ясно, что это не грипп, а какая-то слабость организма. Я работаю, продвигаю свои дела, а недомогание не исчезает. К середине мая 1977 года я вынужден слечь - состояние для меня совершенно неведомое. Все и всегда я умею преодолевать на ногах. Мне досаждают ознобы, кашель, потливость. Врачи прописывают антибиотики. К середине июня я поправляюсь, выхожу на прогулки и снова заболеваю. Опять три недели постельного режима. Опять я выздоравливаю и начинаю гулять. И опять валюсь в температуре и ознобах. Так проходит лето. Я кашляю много и надсадно. Обращаюсь в районную поликлинику и получаю самые противоречивые советы.

В середине сентября я, закутанный в свитер и шарф, попадаю к знаменитому врачу. По его поведению я догадываюсь - он озадачен не меньше меня. Ничего вразумительного молвить не может.

В постели или за столом, но я не прерываю работы над «Справедливостью силы» - книгой о высшей спортивной силе. Это воскрешает прошлое, дает силы не поддаваться болям. Но я уже вижу и чувствую, что, если так пойдет и дальше, мне крышка.

Наступает октябрь. Я работаю, а после работы меряю шагами все окрестные улицы и парки. Я брожу с температурой и лихорадками, боль от позвоночника отдает при каждом шаге, кружится голова, но я все равно гну свое. Ночами я мокну от пота, голову стискивают обручи боли, но с утра я за рабочим столом, а затем - в движении. Вопреки всем недомоганиям я устанавливаю в комнате штангистское оборудование и начинаю тренировки, в основном это жимы, главный из них - жим лежа на наклонной доске. Мне кажется, если я прикоснусь к прошлому, то возьму верх над всем слабостями.

Тренировки вызывают чудовищные головные боли. Однако я рассчитываю закалить организм, тогда боли утихнут. Надо же с чего-то начинать. Порой мне хочется расшибить голов о стену - лишь бы избавиться от боли и муторности. Прогулка в любую погоду не повышает устойчивости против простуд. У меня начинают болеть уши. Малейший ветер вызывает обострение этих болей. Теперь я вынужден затыкать уши ватками. Я даже завожу особую одежду: кофты, куртки, которые застегиваются на горле. Я прячусь в саженные шарфы.

За зиму я вчерне заканчиваю «Справедливость силы». Я списываюсь со знаменитыми атлетами прошлого, накапливаю ценный материал. Никому другому эти люди не расскажут того, что мне. Они присылают письма из Италии, США, Австрии… Я работаю в архивах и научных библиотеках. Книга обещает быть интересной, и я все время подвигаю ее, подвигаю. Где-то на задворках сознания копошится опасливая мысль, а вдруг станет хуже, тогда не смогу «сложить» и эту книгу. И я спешу «собрать» ее до весны. Не будь я в таком состоянии, ни за что не сел бы за нее. У меня столько других, более важных планов! Исследовать развитие высшей спортивной силы меня понуждает физическое состояние. На любую другую работу я не гожусь. Сначала надо преодолеть болезнь и окрепнуть. Напряжение работы над большой книгой и не по плечу мне сейчас…

Постепенно слабость сужает жизненное пространство: у меня недостает силы для езды по городу и работы вне дома. Среди всех прочих «ограничителей» первое место за спазматическими головными болями. Даже незначительная надышанность воздуха в зале или комнате непереносима, мне делается худо. И еще эта гипотония! Я едва таскаю ноги. Мне прописывают кофеин, но даже от ничтожной дозы я не в состоянии заснуть, хотя принимаю ее по утрам…

В кистях и плечах растяжения следуют одно за другим, и многие вяжут свободу движения на недели. Тело кажется бумажным. Без преувеличения: если бы меня дернул за руку ребенок, я тут же получил бы чувствительное растяжение. Какое-то глупое и непонятное состояние. Кровоточивость десен поражает даже врачей. Глазные боли становятся привычными, как и расстройства пищеварения. Пытаясь сдвинуть книжный шкаф, я ломаю ребро. И это в том самом месте, куда еще какие-то десять лет назад я опускал штангу весом в 240 кг. Теперь я разговариваю с одышкой, мне трудно говорить, я делаю паузы. Дыхание у меня сиплое, натужное. Все чаще я задумываюсь: а может быть, я попросту износился и это - все?

Ко мне приходит смутной догадкой мысль, что я страдаю не от какой-то нераспознанной болезни, а главным образом от изношенности нервной системы и потери энергии - жизненной силы. Именно поэтому самые современные препараты не способны излечить меня. Если и есть какая-то определяющая болезнь, которую не могут найти, она все равно не главное для моего состояния. Все время я обдумываю эту мысль. Уже твердой уверенностью приходит и другая: медицина не может вернуть здоровье, она может приглушить болезнь, дать возможность избавиться от нее, но заменить здоровье лекарствами не способна. Я уже понимаю, что так называемые неизлечимые состояния очень часто кроются в потере организмом жизненной силы. У человека нет сил преодолеть болезнь. Очевидно, такого человека надо лечить иначе. И очень осторожно - лекарствами. Нет, не отказываться от лекарств, организм без их помощи еще слишком ненадежен, хил, а осторожно выправлять ими все осложнения на пути обретения жизненной силы, но все определяет - жизненная сила!

Я еще очень далек от исчерпывающего ответа. Я еще слишком многое не понимаю, а жизнь в таких случаях наказывает. Я еще опускаюсь до того, что жалуюсь знакомым. Часами жалуюсь по телефону, в письмах и разговорах. Я еще не сознаю, что всякая жалоба, пусть даже себе, - предательство себя, ибо трухлявит волю, умножает энергию болезни, укрепляет зависимость от всех болезней.

Дни и ночи я перечитываю «Житие протопопа Аввакума». Меня завораживает неукротимость его духа и невероятная физическая выносливость.

За всю жизнь Аввакум перенес столько страданий, что и маленькой толики их хватило бы свалить любого человека. Его неоднократно жестоко избивают - после чего он лежит сутками. Его бьют кнутом, сажают на цепь. Он проделывает путь в ссылку, полный нечеловеческих страданий…

С тех пор Аввакум называл себя «живым мертвецом». Его темница - яма под открытым небом, выложенная бревнами. Это настоящая могила… И именно тогда он обращается к литературному делу, если так можно назвать писательство в земляной яме. Он создает замечательные памятники русской письменности - исторические документы эпохи, среди которых первый по своему значению - автобиография. Кстати, это и первая художественная автобиография в русской литературе. Влияние этих документов столь велико, что после 15 лет заточения в апреле 1682 года Аввакума сжигают. Другого способа принудить его замолчать нет. Ему было тогда 62 года.

Я перечитывал «Житие» и упорно искал ответ. Почему человек не развалился, не умер? Почему оставался неуязвим в голоде, неимоверной стуже и бедах? В чем основа этой стойкости?

…Теперь я читаю все, что нахожу о лечении Бехтеревым внушениями. Это поразительно! Я глотаю каждое слово, они врастают в мою плоть, их не оторвешь уже никакой силой. Ведь можно внушить себе определенные мысли - и преодолевать болезненные состояния!

Впечатляющий пример владения собой приводит в книге «Таинственные явления человеческой психики» советский физиолог Л.Л. Васильев. На гастролях цирка в Ленинграде артист То-Рама демонстрировал нечувствительность к боли. Васильев познакомился с ним. Под именем То-Рама выступал австрийский инженер-химик. Он и рассказал о том, как стал артистом.

В конце первой мировой войны этот человек был тяжело ранен осколками гранаты. В госпитале его состояние сочли безнадежным. Его поместили в палату смертников. «Тогда, - рассказывал австриец, - во мне что-то восстало… Я стиснул зубы, и у меня возникла только одна мысль: «Ты должен остаться жить, ты не умрешь, ты не чувствуешь никаких болей». Я повторял это бесконечное число раз, пока эта мысль не вошла настолько в мою плоть и кровь, что я окончательно перестал ощущать боль. Не знаю, как это случилось, но произошло невероятное. Мое состояние стало со дня на день улучшаться. Так я остался жить только с помощью воли. Спустя два месяца в одном из венских госпиталей мне была сделана небольшая операция без общего наркоза и даже местного обезболивания, достаточно было одного самовнушения. И когда я вполне оправился, я выработал свою систему победы над самим собой и пошел в этом отношении так далеко, что вообще не испытываю страданий, если не хочу их испытывать».

Жажда жизни, жажда выздоровления, вера в победу становятся такими могучими, что я уже не сомневаюсь в своих силах. Силой духа я по-новому организую все процессы в организме. Вздор, будто человек не может вмешиваться в деятельность внутренних органов. Ведь человек заболевает в большинстве случаев под влиянием определенного душевного состояния, которое становится доминирующим. В итоге неизбежно и расстройство организма. Стало быть, такая связь между духом и внутренними органами тесна и непосредственна.

И как-то ночью я понял, что лекарства и врачевания бессильны. Напор тяжких переживаний, волевая рыхлость превратили меня в раба недугов. Не существует бесследных мыслей. Все мысли влияют на наши физиологические системы. Они суживают или расширяют сосуды, задерживают деятельность пищеварительных органов, нарушают сон или бешено гонят сердце. Невозможно проследить все множество ответных реакций. Скверные мысли, горе, не блокированное волей сопротивления и мужеством поведения, злоба, раздражительность, страхи, жалобы, сомнения, беспокойства - все это оборачивается расстройством организма, а в течение длительного времени - хроническими расстройствами на уровне болезней.

Надо воспитать себя, а точнее, перевоспитать, дабы несчастья, горе, усталость и беды не обращались в подавленность, беспомощность, растерянность, страх, а, наоборот, разбивались об энергию сопротивления. Надо, чтобы единственным ответом на подобные чувства и события было поведение, организованное на преодоление печальных и трудных обстоятельств.

С того мгновения я начал верить в то, что нет безвыходных положений. Есть дряблость души и неспособность верно организовать свою жизнь и поведение. Любое непреодолимое стечение обстоятельств должно вызывать лишь одну реакцию: волевой отпор поведением.

Жизнь - это огромный дар, нельзя жить тускло, а я уже привык к постоянным беспокойствам, сомнениям, страхам, озабоченности - другим я и не был последние полтора десятка лет. Как можно жить, когда нет радости в жизни, когда не ждешь с интересом каждого дня?! Как не заболеть, коли ты в вечных страхах то за здоровье, то за какие-то прочие обстоятельства?! Дни в сомнениях, болезнях, страхах - ведь это не жизнь. Она теряет привлекательность, ее заслоняют беды, заботы, и мы уже не живем, а существуем по привычке. А все это означает и соответствующее состояние наших внутренних органов, их тонус, характер реакций, способность к сопротивлению неблагоприятным факторам. Организм буксует, чадит, самоотравляется и в итоге ломается во многих звеньях.

Да, да, надо изменить главное - отношение к жизни, взгляды на беды, несчастья и вообще на все!.. Когда я это понял, меня охватила лихорадочная радость! Нашел! Это то, что я искал! Теперь уже не играет роли, чем я болею. Этот отпор универсален. Он выведет мой организм из тупика!

В те дни я заново передумал все мысли, которые так потрясли меня летом 1977 года. Теперь это было уже не отчаянное горение, а определенное поведение, мое место в жизни и соответствующее отношение ко всевозможным предприятиям и срывам - и ничто другое. Волевое сопротивление, мужество поведения - все это наделяло необыкновенной радостью, забытой так давно, что я все те недели находился как в бреду. Я с содроганием думал о своей прежней незащищенности, бессмысленности в поступках, дряблости… Отныне все иначе!

Отныне любая беда, любые срывы, неудачи - это объекты работы, и ничто другое. Нет безысходности - выход всегда существует!

С первых недель нового состояния я начал поправляться. Нет, болезнь сохранила инерцию, и все ее проявления давали о себе знать вполне определенно, но сила их притуплялась с каждым месяцем.

За осень и зиму я наметил решить несколько задач. Основная - отказаться от лекарств. Они вносили хаос в реакции организма и в значительной мере снижали его защитные свойства. Лечить надлежит не болезнь, а причины, ее породившие. Таблетки способны обеспечить устойчивость на несколько недель, а я хочу быть хозяином здоровья. Не позволю и не допущу, чтобы жизнь находилась во власти таблеток. Обращаться к лекарствам необходимо лишь в критических случаях. Организм лечат его внутренние силы и никогда - лекарства. Лекарства лишь помогают преодолеть болезненное состояние. Поэтому мне и не помог двадцать один антибиотик, который я пропустил через себя к тому времени. Надо оздоравливать организм - крепкий, выносливый организм сам задавит все болезни. В этом моя генеральная задача.

Обязательно отказаться от снотворных. Они разрушили естественный сон, превратили меня в раба таблеток. Я страшился остаться без них. Но как можно мечтать о возрождении жизни и использовать снотворные, прямо влияющие на все психические процессы?! Таблетки - это уже признание своей зависимости от обстоятельств, это нарушение главного принципа возрождения, это червоточина в системе воли. Недопустима гнилая опора в новой постройке. Прежде, при старых взглядах, подобные лекарства оказывались неизбежными, но теперь я другой, навсегда другой.

Какое же презрение я испытывал к себе прежнему! И в самом деле, сломаться не в рискованной экспедиции, не при трагическом стечении обстоятельств и не в какой-то роковой эпидемии, а в московской квартире, в тепле, среди лекарств, обилия пищи, забот близкие! Это ли не позор!

В системе оздоровления первая цель - закаливание. Следовательно, необходимо отказаться спать на пледе и снять нижнюю шерстяную рубашку. Для меня это была по-настоящему серьезная цель. Я не избавился от ночных лихорадок, не ведал причин их, но не сомневался: возьму под контроль. Тот же обильный пот донимал меня и при любом движении, а мокрый я оказывался беззащитным перед простудами и воспалением легких. К тому времени я потерял счет им. И все же я не сомневался, что подчиню себе обстоятельства. Словом, простейшие операции: снять плед и шерстяную рубашку - обретали смысл едва ли не преодоления всей болезни. Так всегда самые трудные шаги - первые…

Одновременно решил осваивать ходьбу (тоже как средство физического оздоровления), ходьбой возвращать выносливость и прокладывать путь к будущим тренировкам. Как преодолеть позвоночный недуг при нарушенном мозговом кровообращении, я не представлял, однако верил: подберу и к нему ключи.

Итак, очистить организм от яда лекарств и оздоравливать! Начать с малого, но укреплять его, укреплять! Отвоевывать каждый шаг, каждый день без лекарств. Снижая дозы, отказываться от них, отказываться постепенно, но решительно. Отказаться в ближайшие месяц-полтора. День без лекарств и в движении - победа! Не поддаваться неудачам. Любые срывы, любые болезненные явления рассматривать как временные. Другого пути к выздоровлению нет! Этот путь - единственный! И не только для меня. Природа указывает лишь его всем, кто попал в подобную передрягу, а таких, как я после убедился, совсем немало.

Находясь в новом психическом состоянии и по-новому понимая жизнь, я уже ощущал способность к безграничному управлению собой. Первая схватка за себя - отказ от искусственного сна. Возвращение природного сна я не называл ни пробой сил, ни попыткой - для меня здесь не было обратного хода. Я исключил отступление. Конечно, от безоговорочности решения отдавало истеричностью, однако в том состоянии вполне оправданной. Я ведь не сомневался в успехе, а это и есть то самое бехтеревское страстное, могучее и безоглядное убеждение, которое стирает прежнюю связь в мозгу.

Итак, вечером 14 сентября я выложил на ночной столик две таблетки, одну из которых переломил надвое. Половинку я вернул в коробку. Доза была уменьшена на четверть. Нечего помышлять о выздоровлении без восстановления здорового сна. И это уже умножало готовность к сопротивлению.

Я проспал на уменьшенной дозе, как обычно. И следующую ночь проспал на той же дозе. Я решил постепенно снижать уровень лекарств в организме, подавил в себе желание отказаться от них сразу, в одну ночь. На третий вечер я ограничился одной таблеткой. На половинной дозе отдыхал чувствительно хуже, но спал. Еще две ночи я протащил себя на той дозе, затем ополовинил оставшуюся единственную таблетку. Задремал, когда уже занимался день. И тут же поднял себя. Отныне я решил строго соблюдать час подъема.

Цену слабости и разболтанности я уже познал. Надо быть беспощадным к себе, иначе сложно восстановить сон, иначе будут одна расхлябанность и напрасные тяготы. Я встал, проспав каких-то 20 мин, отупевший от желания спать. Три ночи я продержался на половинках таблеток. Все же 2–3 часа я дремал. Затем ополовинил и этот остаток. Я был привычен к бессонницам, а пятичасовой сон являлся для меня «заурядностью», хотя обычно чувствовал я себя от такой «заурядности» прибитым.

И наконец, я бритвой раскрошил половинку таблетки на три корявые частички. Это было смешно, снотворный эффект таких доз был почти нулевой. Но я не хотел ставить организм в пиковое положение. Он привык к препаратам и на их отсутствие мог отозваться самым настоящим лекарственным психозом наподобие алкогольного… Конечно, я не спал. Временами забывался, но тут же меня прожигало, как током. И все же это блуждающее забытье обеспечило какой-то отдых…

Когда я допил последнюю частичку, настало время спать вообще без снотворных. Как ни был я защищен внушениями, ночь надвигалась стеной. Я встряхивал себя, освобождаясь от наваждений, но тут же возвращалось чувство беспомощности и возбуждения. Я повторял слова внушений и возрождал прежнюю решимость. А ночь уже потушила огни за окном и наполнилась тишиной. Кто жил на снотворных столько лет, сколько я, поймет мое состояние. В половине четвертого поднялась температура. Я казался себе обваренным, горел. Необычайное нервное возбуждение лишило возможности лежать или сидеть. Я шагал по комнате… Однако с утра включился в обычную работу. Я работал, занимался всеми прочими делами. И все время ощущал жар. Возбуждение не умерилось к ночи. Снова я не сомкнул глаз. Это был настоящий бунт организма. Безрадостные мысли гнули меня, но я не сдавался, выстраивая свои доводы. Лишь через преодоление привычки к искусственному сну - путь к выздоровлению! Все слова были яркие, и каждое глубоко вклинивалось в меня. Одни слова ранили, ослабляли, другие - кроили, штопали следы этих слов и вздергивали волю. Читать, отвлечься какими-то другими занятиями я не мог, слова не проникали в сознание; нервное возбуждение, похожее на исступление и горячку, не позволяло сосредоточиться. И снова с утра я включался в круг обычных дел.

Как приговор, как пытка наступила третья ночь. Нет, не наступила, а разверзлась черной пропастью. Но я призвал на помощь все прежние доводы. Поначалу они являлись хилыми и бесцветными. Но затем смыли всякую память о страхе. Теперь я смею утверждать, что подобная борьба не расшатывает нервы и волю, а укрепляет. Я именно укреплялся в решимости выстоять. Я понял и осознал в те ночи целительность преодоления. Всякое желание, страсть, убежденность, возобладав над отрицаниями, создаст в мозгу свою память-связь. Раз от разу в таком противоборстве связь укореняется, пока не прорастает в столь мощную, что никакие контрдоводы ее уже не выкорчуют. Это и есть выработка в себе необходимых поведенческих черт…

Днем возбуждение стало гаснуть, и к вечеру я ощутил какую-то каменную усталость. Я едва таскал ноги. Я заснул, как только лег, и проспал, не шевелясь, до утра. Однако затем я опять не сомкнул глаз две ночи. Временами мне становилось настолько не по себе, что я садился за стол и исписывал целые кипы бумаги. Это были доводы против искусственного сна.

Так и покатились мои будни. Ночь, две без сна, затем ночь вполне достаточного сна. Порой я спал одну ночь за другой - и упирался в стойкое бодрствование. Из трех ночей не смыкать глаз две в течение полугода - очень накладно. Несмотря на все старания и самовнушения, головные боли резко участились, но к лекарствам я не прикасался. Зачем? Сон еще долго мог не устояться, и я месяцами травил бы себя всякими психотропными средствами.

В общем, я был доволен. Я и не подозревал о такой силе противостояния: измученный болезнями, я держался без всякого намека на дальнейшее ухудшение здоровья, исключением являлись головные боли, но тут все представлялось ясным: сон наладится - и боли ослабнут.

Перемена отношения к жизни, борьба за выработку новых привычек, обращение к самовнушению дали поразительный результат. Я убедился в созидательности найденного пути.

В ту зиму из-за скудного сна и головных болей моя работоспособность была ничтожной. Я знал, через это надо пройти, это неизбежно. И я упорно вырабатывал иное отношение к бессонницам, что позволяло даже в самых стойких из них на часок-другой забыться.

Второй год отвыкания от снотворных я спал по 4–5 часа, и нередки были сквозные бессонницы. Подлинное восстановление сна наступило через три года. Оно было связано с общим оздоровлением организма.

В то же время я покончил, если можно так выразиться, с властью пледа и шерстяной рубашки. Я снова постелил вместо пледа обычную простыню. Пусть изводят ночные лихорадки - я буду вставать и менять простыни, но только не изнеживать себя пледом! Из-за микроклимата под шерстяной рубашкой я оказался уязвимым для любого охлаждения. Если прежде и существовала необходимость в таком белье, то теперь я ее решил изжить. Я навсегда отказался от свитеров с глухими воротниками и от шарфов. Здесь, в городе и в нашем климате, нет причин, которые оправдывали бы подобную одежду. Изнеженность делает нас податливыми на простуды. Я вообще пересмотрел и основательно облегчил гардероб. Обращаясь без надобности к излишне теплым вещам, мы растренировываем защитные силы, делаем себя беззащитными перед простудой, а следовательно, и перед более серьезными болезнями.

Я сознавал, что буду простужаться, но был убежден в правоте выработанного мною пути. Безусловно, я ускорял события, но жажда избавления от болезней была столь велика, что я оказался нечувствительным к простудам. Нет, я простужался и маялся, но вести себя по-другому отказывался. Я отрицал власть болезней над собой.

Я обязан был двигаться. Но мне еще были недоступны тренировки и бег, поэтому осенью, зимой и весной решил осваивать ходьбу, а дальше приступить к тренировкам. И ничто, и никто не остановит меня!

Первые прогулки… 8–12 мин топтания возле подъезда. На большее недоставало сил. Я становился мокрым, и меня начинало мутить. Эти первые недели меня сопровождали жена и дочь. С собой они несли запасные вещи - вдруг меня зазнобит или охватит ветер. Да, да, я был жалок и смешон! Я был таким, но не моя решимость. Она крепла с каждым часом. Я видел будущее и в нем себя.

Через 3–4 недели я поставил новую задачу - отойти от дома на триста метров. Когда я возвращался, мир качался и чернел, в ушах ревели водопады. Я выдавливал из себя улыбку, не чувствуя лица. Я входил в дом и плелся в ванную. Лишь там я отваживался переодеться: с меня текли горячие ручьи. Но мне нельзя было даже смыть пот - я тут же простыл бы. Я утирался полотенцем и пережидал, когда остыну.

Когда я освоил эти триста метров, я смог выходить в парк. Как же мучительно давался первый круг! На жалкие семьсот метров рядом с домом ушли последние дни октября, весь ноябрь и декабрь. У той части круга, где обрывался деревянный забор, ограждающий строительство, я обязательно покрывался испариной. Идти дальше я не рисковал и поэтому поворачивал домой. И весь путь назад я уже источал воду, сырели даже волосы на затылке. Я только глубже натягивал шапку и бодрился: «Ничего, все верну - и силу, и неутомимость!»

С недоумением я разглядывал этот круг из окна кухни: какой же он крошечный! Я завидовал людям: это счастье - идти скорым шагом без потливости и одышки!

К новому году я стал проходить этот круг, обливаясь потом лишь на обратном пути, но самое отрадное - я стал меньше утомляться.

Не только слабость гнала из меня воду, я чересчур тепло одевался. Я скинул кое-какие теплые вещи, и все же их еще оставалось предостаточно. Я решил постепенно избавляться от них. Это заметно сократило испарину. Зато я рисковал, когда внезапно обрушивались пот и одышка. Прежде я впадал в беспокойство: ведь в таком состоянии я подвергаю себя воспалению легких - именно в такие моменты оно и цеплялось. Теперь я упрямо топал по зимним тропинкам и твердил заклинания против простуд. Постепенно я втянулся в довольно быстрый шаг без чрезмерных одышек и потливости. Это придавало мне уверенность, и уже с февраля я отказался от пальто. С того времени я хожу лишь в куртках, и с каждым годом во все более легких.

Я становился все нечувствительней к невзгодам. Чем отзывчивей мы на невзгоды, неудачи, боли и тому подобное, тем, значит, больше боимся их и полнее оказываемся во власти страхов, которые сильнее всех ядов и болезней подтачивают организм. Я начал подрубать эту связь. Освободиться от страхов и сомнений! Я брел пока еще ощупью, но в верном направлении.

Та зима огнем и жаром прокатывала через меня. Я лишь туже взводил пружины воли. Теперь я не страшился перенапрячь их. Я уже вплотную подошел к пониманию тренировки воли. Смутно она уже рисовалась мне. Я много раздумывал, как найти формулу тренировки воли, как вернуть себе свежесть и неутомимость. Не верю, будто они даны неизменными и жизнь их лишь умаляет, сокращает и выцеживает до дна.

Во всех испытаниях я придерживался правила: преодолевать любые новые трудности, держаться программы оздоровления, а организм сам скорректирует неправильности, он этому научен природой. Вся загвоздка в том, что мы не верим ему и еще - не умеем терпеть. Мы от всего без колебаний отгораживаемся микстурами, уколами, таблетками и жалобами - сами ничего не хотим делать. Мы постоянно вносим в организм беспорядок и ослабляем его. Но самое главное - мы боимся. Страх - могущественный инстинкт. Все, что связано со страхом, организм воспринимает в первую очередь и запечатлевает чрезвычайно надежно. Так вживаются скверные мысли, болезненные состояния духа, а к ним уже и приноравливаются соответствующие функции организма - ведь страх оберегает жизнь, иначе нельзя! Организм почитает страх как своего верховного охранителя.

Я дал слово держаться в любом случае, даже если весь мир станет убеждать меня, будто я безнадежен. Пока я сам не соглашусь, ничто не может сломить меня - это генеральная установка для работы организма. Надо лишь следить за строем мыслей, не засорять организм опасными и ненужными командами. Я все ближе и ближе подступал к идее волевого управления организмом.

Я начал понимать: главное - верить. Надо непоколебимо верить в правоту и целительность того, что творишь. Ни на толику не сомневаться в себе и результатах работы. Даже ничтожная фальшь, ирония и сомнения сведут на нет любые усилия. Организм настроен на каждое ничтожное движение мысли. Любая преобразуется в физиологические реакции - это от великого приспособления организма в борьбе за выживание Беда в том, что мозг посылает не только разумные команды, - по этой причине наступает рассогласование важнейших жизненных процессов. Иначе быть не может: при накоплении определенной информации, соответствующем уровне сигнала организм неизбежно совершает поворот в сторону, диктуемую психическим состоянием. Характер имеет непосредственное отношение к здоровью. Поэтому и есть люди, способные вынести невероятный груз горя и бед, - характер оберегает их от разрушений и болезней. Радостный, волевой и деятельный характер в конце концов проведет через любые препятствия и приговоры судьбы. И при любом, даже самом неблагоприятном, стечении обстоятельств он сохраняет возможность преодоления их действием. Нельзя долго о чем-то жалеть - это всегда от оглядывания назад, сомнений в своих способностях, это умаление значения воли. Надо нести в себе правило: будь господином своих мыслей, любая мысль переходит в твое физическое состояние, осваивай дисциплинированное мышление, дави отрицательные чувства, убирай «мусор»…

Моя оздоровительная программа: ванны, тренировки, разумное питание и психотерапия самовнушением - должна обернуться устойчивостью в здоровье и ясностью мышления. Без этого жизнь не представляется мне достойной, и я буду искать пути возрождения ее. Но пока нужно терпеть. Заложенные семена дадут всходы. Нужен немалый срок, дабы изменить инерцию и в мозговых процессах, и в физических. Слишком долгим было время развала и невежественного отношения к себе.

Физические нагрузки - великий согласователь всех основных процессов в организме. Повышение тренированности не может не повлиять благотворно на устойчивость организма, его способность сопротивляться болезням - это общий принцип.

Не тренировки погружали меня в болезненность, а неспособность нервной системы переносить даже незначительные напряжения. Я сдал нервно, а уже после, что называется, «посыпался» и физически. Однако в новых условиях тренировка должна исходить из несколько иных принципов: начав с ничтожного, нужно приучить организм к нему и по капле увеличивать это ничтожное. Боль, тяжесть сохранятся, и, надо полагать, весьма значительные, но я должен их вынести… Иного пути к возвращению в жизнь нет.

А как же иначе? Нет плохой жизни - есть неумение жить. Во всех провалах виноват я, а не жизнь. Я не сумел повести себя разумно. В нервных срывах, болезнях, бессонницах и безвыходных положениях, которые мне мерещились, - неумение жить. Во всех провалах виноват я, а не жизнь,!

Эти слова по-новому определяли отношение к жизни. И они делали меня крепче. Поистине, слово - знамя всех дел…

Я упрямо продолжал тренировку в любом состоянии, упрямо набирая наклоны и вращения. Все в этой работе свято - она для здоровья и возрождения!

Часто я начинал шептать вслух: «При различных наклонах облегчается ток крови, рассасываются солевые отложения, уши не болят, питается мозг. Я очень устойчив. Я как чугунная чушка, и все вокруг меня на месте. Я не знаю, что такое боль и головокружение!» А потом уже без всяких формул и заданностей вырывались слова веры в победу.

Этот путь так сложен оттого, что я слишком далеко ушел в развал и бессилие. Я почти погубил себя невежеством. Теперь я отрицал любые причины развала и болезней: и тяжкий труд, и беды, и несчастья. Ничто не имело уже власти над жизнью, кроме воли. Только мысль способна беду сделать бедой, а тяжкую работу - горем и надрывом. Только сознание определяет роль любого явления для твоей жизни. Закаленное, воспитанное сознание любую беду принимает лишь как задачу - и преодолевает ее. Болезнь и смерть - это прежде всего поражение воли…

Я видел солнце, небо, слышал людей - и забывал о неприятностях. Солнце, дождь, ветер, лес - все это оказывало на меня чрезвычайное влияние. Я жил единой жизнью с природой, и это ощущение множило волю сопротивления. Даже не так - не волю сопротивления, а любовь к жизни. Пока это чувство не угасает, человек может вынести все. Оно тот великий источник, который питает все наши чувства, и прежде всего волю. Именно в те годы я всей душой привязался к природе. Облака, течение реки, запах земли преобразовывались во мне стойкостью жизни. Вид могучих деревьев всегда вдохновляет меня. Я люблю старые деревья, знаю их по всей округе и поклоняюсь им. И я всегда верил, что вернусь к ним. Вернусь как товарищ по бытию, на равных. Не буду страшиться холода, жары и солнца, ветра, воды. Все будет от жизни и для жизни. И все это я буду принимать с благодарностью.

Каждое утро я начинал тренировку немощным, расквашенным. Без формул воли, без психотерапии я не сумел бы превозмочь состояние физического упадка, и особенно головокружение с приливами крови как следствие различных наклонов. Мне не становилось легче, но ухудшение не наступало - и это было громадное достижение! Я ликовал. Я получил могучее средство оздоровления - тренировку. С ней я мог рассчитывать на действенное преодоление болезненных состояний, а самое важное - получить настоящую способность работать.

В длительных физических нагрузках я терпел крах. Пять километров я способен был одолеть, а затем наступала безмерная слабость и обострение головной боли. Что бы ни пробовал, а упирался как в стену: по силам лишь пять километров спокойной ходьбы. Несмотря на эту проклятую стену, я неуклонно продолжал продираться вперед, по крохам увеличивая нагрузку. Десять шагов сверх освоенных, двадцать - вон до той скамейки, затем до той клумбы…

Тогда же я стал отвыкать и от высокого изголовья. При гипотонии, когда ночами подкруживается голова, стараешься уложить ее повыше. За последние десять лет я постепенно довел эту высоту до трех-четырех подушек. Больной позвоночник требовал более правильного положения, да и сама привычка не способствовала здоровому кровообращению. Во всяком случае, я посчитал ее вредной.

Это отвыкание было не из сладких. Ночами, в забытьи, я подгребал под голову что только мог. Меня укачивало, но я убеждал себя, что это вздорная привычка, - сосуды и давление уже приходят в норму, следует потерпеть. Лишь года через полтора я привык к одной тощей подушке.

У меня почти исчезла дрожь в руках и пропал кашель, хотя на тренировках он вдруг подкатывал откуда-то из глубин груди, да и хрипы еще сохранились - порой мешали заснуть. И ночные лихорадки - они заметно притупили свою энергию. Я не терял столько, как раньше, веса и не вставал пьяный от трясучки и рева в голове. И перестали кровить и нарывать десны. Однако сны были еще тяжелы. В снах я все еще тот, который довел себя до умирания. Сны были ярки и могильно безрадостны. Стало быть, не было еще проникновения убежденностии в недра сознания, и психотерапия самовнушения била рикошетом.

Я дал себе слово вернуть способность поднимать тяжести, хотя бы самые умеренные. Эта необходимость определялась бытом. Я должен был восстановить простейшую способность, дабы помогать близким и не зависеть от их помощи.

И все же я был на подъеме! Это чувство жило во мне. Я совершил столько грубых ошибок - в другое время свалился бы, но мощь нервного сопротивления и возрождения такова, что я переступил через все невзгоды. И самое главное - я жил, не лежал и не гнил в болезнях. И я медленно, но прибавлял в способности работать. Постепенно я приучил себя к работе над книгой.

С первыми погожими днями мая я стал уезжать за город. Я отыскивал безлюдные места, раздевался до трусов и бродил под солнцем. Я не только насыщался солнцем, но испытывал при этом какое-то состояние блаженства, опьянения и восторга. Само собой, не одно солнце было тому причиной. За городом - лес, поле, небо!

Очевидно, я остро нуждался в тепле из-за хронической простуженности и пониженного тонуса. Во всяком случае, через три-четыре недели я почувствовал себя крепче и уверенней.

Я перестал носить головные уборы - и не испытывал ничего подобного прежним тяготам. Лишь существование в квартире, постоянное, изнеживающее стремление защититься от всего, что хоть как-то нарушает комфорт, превращают солнце, воздух, воду в опасность!

В самые жестокие часы болезни я мечтал прокатиться на велосипеде. Уже целое десятилетие я был лишен этого невинного удовольствия. Любая попытка оборачивалась свирепым укачиванием и чрезвычайно стойким нарушением мозгового кровообращения. Это доказывало, как давно я вползал в болезни. Лет восемь назад я промаялся так полтора месяца из-за того, что покатался каких-то несчастных полчаса. Велосипед манил не только забытыми удовольствиями, но и возможностью потренировать сердечно-сосудистую систему, пусть хотя бы в летние месяцы.

Я покупаю велосипед и не без трепета сажусь в седло. Я катаюсь десять, минут, час, полтора - и в восторге спешу домой. Разве это головная боль?! Ерунда! Значит, моя программа уже затрагивает самое существо болезней - мозг и сосудистую систему. Ведь срыв не наступил.

Я пробую на другой день. Головная боль и кружение вроде бы оживают, но через час спадают до обычных. Я гоняю на велосипеде неделю - и привкус дурноты слабеет и слабеет. Сомнений быть не может: хроническая болезнь сосудов отступает! Не беда, что я слезаю с велосипеда скрюченный позвоночными болями, - их можно стерпеть, я привыкну к положению за рулем.

Я раскатываю в прохладные дни в одной легкой рубашке. Потею, и пот непрестанно сушит прохладный ветер, а я не простужаюсь! Стало быть, и в этом организм начинает выправляться. Стало быть, глубинные процессы меняют направление!

И уже каждое утро и вообще при подходящих случаях твержу: «Я здоров! Я здоров!..» И уже в разговорах я поправляю себя, коли ловлю на том, что обмолвился и произнес слово «больной». Недопустимо даже бездумное повторение подобного слова.

Лучше не вводить в оборот термины, отрицательно влияющие на психику и, следовательно, жизненный тонус. Осознав это, я заменяю их на другие, но не менее точные, Я не говорю: «Боюсь…» Это поневоле снижает энергию жизни и сопротивления. Я говорю: «Опасаюсь…» Ибо страх и производные от него чувства уродуют нашу психику, незаметно, но уродуют. Человек ничего не должен бояться. Он может сознавать риск и исключать его. Он может испугаться, но это мимолетное чувство - защитная реакция. Оно не имеет ничего общего с патологией страха. А именно эта патология в большинстве случаев начинает расстраивать деятельность внутренних органов.

С каждым днем возрождается способность много читать. Я влезаю в книги, радуясь встрече с каждой. Я читаю и раздумываю, как много книг делает нас слабыми, убивает в нас энергию, оправдывает бесконечные компромиссы, пугает печальными судьбами! Когда подобное сеет большой и настоящий мастер слова, все это представляется едва ли не правдой, единственной жизненной правдой - оправданием уступок воли и себя. И в музыке я вдруг разглядел много слезливого и безропотно тонущего перед злом.

Почему столь часто торжествует зло? Оно коварней, идет недозволенными путями, приспособленней к борьбе? Я отнюдь не фетишизирую феномен воли. Я сознаю и социальный характер зла. Однако я искренне убежден: злу нельзя уступать. Везде и всюду ему надо противопоставлять энергию поведения и великую жизненную стойкость. Всякая уступка злу утяжеляет не только твою жизнь, но умножает тяготы всех.

…Теперь после работы и всех дел я на велосипеде качу в Строгино и загораю. Но каков искус - рядом река! Искупаться бы! Я креплюсь неделю-другую - и забираюсь в воду, потом повторяю это на второй, третий день… Я плаваю всего 3–4 мин, однако на пятый день меня поражают суставные боли. Опять ноги то в огне, то в холоде, и ночами с удвоенной злобой «плавит» лихородка. Правда, боли унимаются в три недели. Я прокаливаю себя солнцем - и они слабнут, слабнут…

Поначалу я ополаскиваюсь дома совсем теплой водой: около 27 °. Месяц за месяцем я остужаю ее. Я раздеваюсь и ополаскиваю над ванной руки, плечи, грудь, ноги. Когда я ошибаюсь и вода охлаждается чрезмерно, организм отзывается болями на две-три ночи. Я отступаю и несколько повышаю температуру. После процедуры жестко, до горения, растираюсь полотенцем. Чтобы избежать ошибок, я измеряю температуру воды. Граница, за которой, как правило, наступают срывы, колеблется около 19 °. Эта температура, конечно, не впечатляла. Что рядить, мне любая вода, как говорится, в погибель. И все же я не поверю, будто это навсегда! Вздор! Я буду «отжимать» эту температуру ниже и ниже. И будет так, как я хочу! Все верну!

Часто после обливаний меня знобит, и я не могу согреться. От ополаскиваний шеи я отказываюсь: безбожно застуживаются и болят мышцы - шею невозможно повернуть, опять в тисках на недели и месяцы. Со временем я так наловчился, что определял температуру без градусника с ошибкой в 1–2 °, а больше мне и не нужно.

Люди стареют и слабнут не только из-за прожитых лет, но и из-за лени. Постепенно усталость от работы и забот понуждает отказываться от развлечений молодости, в том числе и купаний. Люди вообще сужают круг интересов: работа, семья, телевизор, врачи, а солнце, вода - лишь в отпуск, да и то не обязательно. Дело, конечно, не в одной лишь обременительности забот и работы: уходит молодость, исчезает потребность в движении, укореняется робость, а тут еще и оговорки, скидки на возраст, который в данном случае совершенно не при чем. Набирает силу физическое вырождение, а с ним утрачиваются многие иные драгоценные свойства. А ведь купание не только развлечение и баловство, это едва ли не самое могучее средство оздоровления. Крутая смена температур воздуха и воды, облучение солнцем, плавание сообщают большую устойчивость организму, ее не добудешь и в самых патентованных лекарствах и месячном безделии в санатории.

Наше лето - куцее и чаще всего дождливое и холодное. Настойчивость и последовательность позволяют купаться все летние месяцы - до самой осени. Надо не лениться и пойти на речку или озеро даже тогда, когда солнце скрылось, уже прохладно, а может быть, и накрапывает дождь. Тогда не будет плохих дней - все годятся. Со временем вырабатывается привычка, а с ней появляются удовлетворение и радость. И все это оборачивается весьма заметным прибавлением здоровья и - самое важное - вообще жизненного тонуса. Только нельзя решать дело махом - в неделю, месяц. В этом случае неизбежно разочарование. Надо приучать себя исподволь, в несколько сезонов, уступая поначалу холодным и дождливым дням. Я все это осознавал, но дотянуться не мог. Я завидовал всем, кто мог бездумно броситься в воду и плыть. Ведь это счастье! И шагать по городу, не беспокоясь ни о чем, тоже счастье!

Переболев столь сурово в недавние годы, я все же не в состоянии правильно оценить все, что стряслось. Я все измеряю мерками молодости и прежних возможностей. Что значит окунуться в воду на 5 мин, когда в молодости я плавал без перерыва по 3–4 ч? Я исхожу из былых представлений, но ведь после болезни я совершенно другой! С каким же трудом усваивается эта мысль! Я не хочу признавать власть лет! И почему я должен признавать ее, если я иду к возрождению!

Верю: я все верну и буду сильным, неутомимым до последних дней! Я не знаю, сколько проживу. Долголетие - весьма приятное дополнение к жизни, но не оно главное. Во всяком случае, я стараюсь не для него. Прожить хозяином себе, до последнего дня сильным и неутомимым - вот моя цель! О том я мечтал, когда терпел от болезни и так трудно разгонял свои тренировки, отрабатывал режим и множество прочих правил. О том мечтаю и поныне.

…В августе я пересматриваю тренировку. Я основательно прибавляю число наклонов, включаю новые упражнения и с ними - гантели в 6, 8, 10, 12 кг. Я рассчитываю увеличением нагрузки энергичней способствовать приспособлению организма к работе и движению вообще. Теперь тренировка поглощает уже более часа. Иначе я не смогу сделать все нужные упражнения.

Нет ничего более полезного для восстановления и залечивания суставов, чем упражнения с небольшими тяжестями - гантелями.

Ослабленность и непрочность суставов не то чтобы огорчает, а сбивает с толку. Почти любое натуживание грозит травмами. К тому же суставы разболтаны, особенно левый - коленный.

К сентябрю в плечевых, локтевых суставах и запястьях возникает устойчивая боль. Я крутовато начал, я все мерил мерками прошлого, а превратился в развалину. Я полагал превозмочь боль и все ждал приспособления суставов - оно не наступало. Около года несносно ныли локти. После боль растворилась и бесследно исчезла.

Кисти тоже очень долго метили неприятные травмы. Я терпел, В бытность мою атлетом там вылезали суставные грыжи. Обычно запястья бинтуют и затем терпят. И я по привычке терпел. Впрочем, ничего другого не оставалось. Отказаться от своих упражнений я не мог. Без нагрузок суставы и мышцы склонны к вырождению. Снижать тяжести не имело смысла, гантели и без того являлись пустячными для моих упражнений…

Кисти окрепли лишь к исходу второго года тренировок. Они стали ничуть не хуже, чем в годы, когда я поднимал мировые рекорды. Боль в плечах унялась гораздо позже - к четвертому году. Но до сих пор ночами я улавливаю ее в глубинах суставов. Иногда боль будит и заставляет искать положение удобнее. Слов нет, восстановлению суставов препятствовали воспалительные процессы из-за ошибок с закаливанием холодной водой по Кнейппу. Но так или иначе, а я добился выздоровления.

Как бы мы себя ни чувствовали, любые наши системы без упражнений имеют склонность к вырождению. Природа рассчитала организм на довольно жесткий режим работы - совсем недавно только это обеспечивало выживание. Физическая бездеятельность - «достижение» последних десятилетий, природа не успела внести поправки в организм. Она конструирует нас для жизни, полной физических нагрузок, следовательно, движений самого разного свойства. Поэтому безделье более опасно, чем чрезмерная работа. Вообще бездеятельность можно рассматривать как своего рода добровольное умирание…

После многих лет это оказалось первое более или менее здоровое лето для меня. Без сомнения, я поправлялся. Каждый месяц даже столь кислого лета смягчал и уреживал головные боли, приливы крови к голове, тошноты, головокружения. Обозначились и дни, когда я чувствовал себя совершенно хорошо, четко и ясно мыслил.

Освоение тренировок стало возможным лишь благодаря психотерапии самовнушением и самое главное - обработка формулами воли склонности к нарушениям мозгового кровообращения.

С августа и до последних дней октября (он выдался теплым) я езжу на велосипеде - через два дня на третий по 20 км. Бег пока недоступен, и я всячески стремлюсь возместить его хотя бы таким тренингом. Поэтому я езжу на время. Признаться, по городу делать это рискованно.

Беспощадно ноют мышцы ног. Я вообще-то привычен к такого рода болям, но то, что происходит, озадачивает даже меня. Я непрестанно слышу эту боль. Я слышу ее и во сне. Мышцы схватывают судороги. Порой неделями больно ступать, я утомляюсь через четверть часа. Усталость сообщает мышцам бетонную твердость. Я и предположить не мог, что время и болезни способны так размыть силу и сами мышцы - вроде бы их и не было. Я все закладываю заново. А ведь меня всегда отличали мощь ног и силовая выносливость. Мне становится очевидной беспощадность болезней. Ведь ничего не осталось от прежней силы и выносливости, кроме памяти да медалей на ленте!..

Ни в коем случае не запускать себя! Пусть маленькими тренировками, но держать в порядке. Помнить простую истину: восстановление гораздо сложнее поддержания формы. Всегда обновлять себя тренировками! Нет большего заблуждения, чем считать это время потерянным…

Я давно вынашивал мысль о тренировках обнаженным. Мокрые тряпки затрудняют коже дыхание, гонят лишний пот, студят. И с середины ноября я становлюсь на тренировку лишь в плавках. Всю зиму при тренировках держу в комнате температуру не выше 20 градусов.

Легко сказать: тренироваться обнаженным. Снова я мерзну, меня знобит, а ноги холодит воздух из незаклеенных окон. Простуженные с лета мышцы спины ранят каждое движение, боли обостряются. И все-таки я не даю отбой, не забираюсь в рубашку и носки. У меня устойчиво самое важное - состояние легких, а все прочее я снесу.

Я отказываюсь от зимнего белья - ничего под одежду, кроме трусов и рубашки-полурукавки. Однако холода о себе дают знать: теперь уже редкий день, сидя за печатной машинкой, я не растираю ноги помногу раз. Как же хочется сунуть их в шерстяные носки, а еще заманчивей - в валенки!

Я упрямо стремлюсь добиться закаленности ног. Без нее я теряю возможность носить легкую одежду! И зимами буду вынужден поддевать теплые вещи, стало быть, сохранять изнеженность. А что такое податливость простудам, я уже убедился!

В те же дни беру старты в ходьбе на время. Со мной секундомер: необходимо укладываться в заданные минуты и часы. День за днем я учусь скорому шагу. Я заливаюсь потом. Однако страх перед простудой как-то стушевывается. Более того, я все чаще и чаще пренебрегаю теплой одеждой, а погодя - и вовсе забрасываю сумку с запасными вещами. Я даже делаю неукоснительным правилом ходить лишь с расстегнутым воротником, исключение - для мороза. Я отказываюсь от зимней шапки в пользу легкой, вязаной, спортивного покроя. Шарфы, теплые свитеры, шубы, теплые воротники пальто - все это изнеживает и делает уязвимым.

Я на маршруте в любую погоду и в любом состоянии. Впрочем, дурных состояний, в прежнем понимании, нет. Я замечаю, как становлюсь энергичней и во мне укореняется убеждение, что никакие срывы не властны надо мной.

В те зимние тренировки мне приходит счастливая мысль: про себя проговаривать формулы воли в перерывах между упражнениями, когда я вынужден налаживать дыхание. С этого дня формулы воли массированно и непрерывно обрабатывают мое сознание.

Я ощущаю их влияние: я распрямленней, для меня нет бед, все неудачи я встречаю энергией воли. Именно так: бед нет - есть лишь стечение более сложных и по-своему более критических обстоятельств. Я так и определяют для себя беду: стечение сложных обстоятельств. И несчастья надлежит воспринимать только так, ибо отчаяние вредит жизни, препятствует организации нужного поведения. В любом случае - только мужество поведения, только дело и отпор делом! Я настраиваю себя: «Не страшусь никаких приговоров над собой! Любые неожиданности, даже трагические, преодолеваю спокойно. На любое дело иду с отвагой! Никогда не сомневаюсь в себе и своих возможностях. Назначение воли - быть сильнее всех обстоятельств!..»

Все, чем я занимаюсь, недостаточно для надежного тренинга сердечно-сосудистой системы, и я ввожу подскоки на месте. За все те зимние месяцы делать их более чем в течение трех минут не удается. Это ничтожно мало и, разумеется, не может повлиять на выносливость, но я верю, что сумею увеличить эти минуты.

Гантели в 10 и 12 кг оказывают чересчур чувствительное влияние: на застарелую боль накладывается новая, скоро уже нестерпимо ноет весь позвоночник. Я перестаю брать в руки сразу две гантели. Но и от упражнений с одной гантелей болезненность в позвоночнике развивается…

Самые главные упражнения - я их выполняю в любом случае - различные наклоны. Ими я лечу спину. Все эти наклоны весьма длительны. Я приучаю себя делать их с открытыми глазами. Пусть простейшая, но тренировка вестибулярного аппарата.

Новые нагрузки осваиваются со скрипом. Я вижу и чувствую, как усталость оборачивается головными болями, и порой такими, что я буквально тупею. От новых силовых упражнений мертвеют руки, а ведь объем нагрузок невелик. Даже во сне они не отходят: чужие руки.

И все же я неуклонно следую режиму. Иного пути освоения нагрузок не существует. Без умения сносить подобные нагрузки я не наберу запаса здоровья. Во веки веков приспособление - это реакция организма на новые условия. Но эти условия усложняются, стало быть, и приспособление неизбежно с превозмоганием себя.

Не исключено, что я действую крутовато. Однако не нужно спешить с выводами. Надо учесть условия, в которых я оказался. Какие еще пути находятся в моем распоряжении?.. К тому же за плечами вереница бесплодных лет. И они тоже давят и, пожалуй, не меньше, чем сами болезни. И потом я верю в себя. Верю в необходимость каждой тренировки. Все должно быть только так! Тренировки не виноваты, что мне бывает порой трудно. Это результат моей расквашенности. Я выбиваю из себя неприспособленность к жизни. Я здоров, здоров, здоров!

Верю, организм неизбежно подтянется к новым требованиям. Уступать ему - значит отказываться от движения вперед, значит скатываться на прежнюю жизненную емкость - ту маломощную и уже не преобразующую меня нагрузку. Пусть сейчас худо- я окрепну, я слишком далеко ушел в развал, надо терпеть…

Я гну свое, организм - свое. Он упорно сбивает меня на освоенные нагрузки. Но разве те нагрузки защитят меня от нарушений мозгового кровообращения? Ведь вся жизнь - смена самых разных нагрузок. Стало быть, я буду, как и прежде, от каждой ползать с головокружениями, болями и тошнотами?.. У меня нет будущего с той выносливостью и тем запасом энергии, которыми я располагаю. Надо пробиваться вперед! Я должен воспитать большую силу и мощность, должен заложить выносливость, которой прежде и вовсе не обладал. Это неизбежно скажется на общем тонусе, это подавит все болезни, в том числе и ночную лихорадку.

Я упрямо твержу: «Любые препятствия и любую усталость преодолеваю без спазмов, потому что в мозгу действует могучий единый механизм поддержания давления и противоспазматической связи. Сосуды всегда раскрыты. В них уверенный, четкий ток крови под давлением 115 мм. Усталость для меня никогда не оборачивается спазмом - только желанием отдохнуть или поспать, потому что во мне константа: тонусу сосудов всегда соответствует определенное давление крови - 115/75… Я живу на раскрытых сосудах. В любом случае они раскрыты. Я не устаю, я неутомим. Основа этого - раскрытые сосуды!..»

Я уже убедился, тонус сосудов непосредственно и чрезвычайно плотно связан с психическим состоянием. Поэтому обработке сознания формулами воли сопутствует ощутимое и уверенное оздоровление.

Я похудел, но особым образом: поджался, уплотнился. Теперь вся одежда велика и висит. И вдруг заметил: с губ сбежала синева.

Всю зиму я чувствовал себя хуже, даже летом, когда приступил к тренировкам. И это естественно - ведь я выполнял настоящую объемную работу. Просто зарядка с маханием руками и подскоками до первой усталости не могла повлиять на организм - разве лишь отогнать сон. Очень давил на сознание короткий день. Тренировка поутру при электрическом свете. Затем работа за машинкой, рукописями - и уже опять ночь. И не видишь ни минуты светлого дня. Даже на телефонные разговоры не было досуга…

Я явно счищал с себя наносы лет - все вокруг обозначалось ярче, образнее и притягательнее. Занимаясь психотерапией самовнушения, я все глубже и глубже проникал в себя, Я как бы исследовал себя. И то, что я узнавал, не приводило меня в восторг. Уродливые, болезненные изветвления характера вызывали стойкое желание сделаться другим, желание отсечь их. Я вводил новые формулы воли. Как и те, самые первые, они вырывались из души. В те дни я начал строить формулы на стирание определенных свойств характера и развитие, закрепление нужных мне. Я вспоминал себя в прошлом - и мне становилось не по себе. Я сам калечил себя, отравлял жизнь, отодвигал ее, замалевывал, делал скучной и неинтересной. Я со всех точек зрения был уязвим. Конечно, не во всем я оказывался виноват. Но под гнетом трудностей, ударов судьбы, разочарований и срывов мой характер изменялся не в лучшую сторону. Теперь даже сами понятия «разочарование», «удары судьбы» и т.п. казались мне ненормальными. Нет разочарований, нет срывов или ударов судьбы, есть лишь различная энергия встречного поведения. Ничто не способно заслонить жизнь. Она неизменно притягательна и достойна самой горячей привязанности.

Я сознавал: прежней беззаботности не будет. Отныне и до конца дней я обязан работать, чтобы сохранить жизнь в нужном качестве. Это может нравиться, может и не нравиться, но это делать придется. А те, кто несет отметины болезни, должны следовать этому правилу во сто крат строже и уж, конечно, без какого-либо чувства ущербности - так нужно жизни!

В начале марта случай сводит меня с И.Р. Соколинским. Этот человек получил диплом врача-педиатра за несколько дней до нападения фашистской Германии на Советский Союз. На его долю, уже как военному врачу, достаются и отступления, и окружения, и победы. После войны работает по специальности - детским врачом. Увлекшись кислородолечением, он во второй половине 50-х годов разрабатывает свой оригинальный метод кислородотерапии - это кислородные коктейли и кислородные клизмы. Соколинский создавал данный метод, имея в виду лечение ночного недержания мочи у детей. Однако кислородные клизмы дают весьма обнадеживающие результаты и при заболеваниях желчного пузыря, печени, аллергиях… Надо видеть, как он умеет обращаться с детьми!

Соколинский неожиданно находит у меня стародавний гепатит: болезненную и весьма увеличенную печень. Оказывается, не все формы гепатита обнаруживаются обычными лабораторными пробами.

Мне становятся понятны многие из моих состояний, в том числе и ночные лихорадки. Это дает о себе знать больная воспаленная печень. Она не в силах обрабатывать всю пищу, и это оборачивается настоящим самоотравлением. Эти яды организм исторгает с потом ночами. Почему ночами? За день с пищей они как раз и накапливаются. Поэтому меня лихорадит, мне худо.

…После работы иду в поликлинику. Соколинский, как всегда, приветлив и не сомневается в выздоровлении. Однако приходится повторять курс за курсом, а улучшения нет. В душе я уже перестаю верить, как вдруг обнаруживаются необычные вещи: чахнет и теряет силу ночная лихорадка! Та самая, которая столько лет безнаказанно уродует меня!

Неделю за неделей лихорадка никла и никла, временами вовсе пропадала. И уж совсем сюрприз - почти незаметно проскакиваю майскую аллергию на цветение, обычно вызывающую очень неприятные зуды, ознобы, температуру. Дальше - больше: я ощущаю прилив сил. Нагрузки проворачиваю без усталости и головных болей. Какое-то стремительное возрождение! Сомнений не может быть: лечение оздоравливает печень. Я это чувствую и потому начинаю есть то, что обычно не мог.

Кислородотерапия по методу Соколинского оздоравливает не только печень, но и весь организм. Это и понятно. Ведь в воротной вене, которая в основном и насыщается кислородом при данной процедуре, около 50% всей крови! И она энергично всасывает и разносит кислород.

Целительность кислородных процедур для нервной системы Соколинский подчеркивал высказыванием английского физиолога Конрада Вилли: при достаточной оксигенации нервная клетка практически неутомима. Это фундаментальная и чрезвычайно плодотворная мысль.

Организм ответил на лечение резким улучшением общего состояния. То, что я полагал достигнуть за годы, становится возможным за месяцы. По всем направлениям я ощущаю небывалое увеличение работоспособности. Лихорадка же к июню исчезает бесследно. В последующие годы она возобновляется на две-три недели лишь при серьезных нарушениях режима питания и гриппе.

Результат поражает. В какой же степени организм нуждается в кислороде, если в его системах постоянно столь острый недостаток его! С тех пор я уже по-другому отношусь ко всем возможностям насыщения организма кислородом. Независимо от этого я утверждаюсь и во взгляде на тренировку как на насыщение организма кислородом. Отсюда совершенно иные требования к воздуху, которым мы дышим вообще и на тренировках в частности. Не только закаливание принуждает меня вести тренировки обнаженным.

Я вспоминаю тренировки на сборах, когда был атлетом сборной. Только переезд к морю или в лес коренным образом изменял состояние. Я мог усваивать несравненно большие объемы нагрузок и восстанавливаться в гораздо более сжатые сроки, а ведь все остальное сохранялось - питание, сон… Другим оказывался лишь исключительно здоровый воздух, в котором я как бы постоянно купался…

Кстати, жесткое следование ритму тренировок, отказ пропустить хотя бы одну из них - от большого спорта. Там пропуск занятий вел к утрате смысла предыдущих тренировок. Я опасался пропускать их, чтобы не потерять результат.

И теперь я все время взвинчиваю нагрузки. Я стараюсь выбить из организма приспособленность ко все более интенсивным и объемным нагрузкам. Этим я стремлюсь расширить жизненное пространство.

После неудач и трагедий всегда, стремиться к новой победе - это значит не признавать себя побежденным. Это и есть торжество - твое и дела!

В те годы моя дочь училась на вечернем отделении Московского государственного университета. Я встречал ее обычно около полуночи… Я шел к метро, была ранняя весна. Я поднял голову: необыкновенно четкие звезды! Они всегда такие чистые и крупные при северном ветре. Я сбавил шаг и залюбовался: звезды мерцали за узорами голых ветвей. Блеск их озарял ветви - холодный, едва уловимый глянец на черных плетях. Я вдруг поймал себя на мысли о том, что голова не кружится. Я прежде не смел запрокинуть голову, тем более идти так. И я понял: болезни отступают, я возвращаюсь в жизнь. Меня охватило счастье.

С первым настоящим теплом я решаюсь на беговые тренировки. Беговыми их назвать можно лишь условно. Я то бегу, то перехожу на шаг. И сам бег настолько замедлен, что ходьба в последние месяцы, пожалуй, была порезвее. Так как я много езжу на велосипеде и вообще веду довольно объемные тренировки, я бегаю через два дня на третий и при этом, как говорится, наедаюсь по горло. Зато от тряски опять ноют печень и позвоночник. Однако я креплюсь. Должен привыкнуть! Уже приучил себя к таким упражнениям, о которых я и не смел помышлять. Боль в позвоночнике через три-четыре недели притупляется, а погодя и вовсе гаснет. Но вот без болей в печени не обходится ни одна пробежка. Когда боль невозможно терпеть, я снижаю ритм и стараюсь глотать воздух поглубже. Печень втягивается в работу, и боль стихает.

Я бегаю в одних трусах. Солнце калит плечи и грудь, тело обильно орошается потом, но все это не кажется обременительным. Этот жар мне по душе.

Любовь к бегу во мне на всю жизнь. В детстве я прочитал «Маугли» Киплинга. Описание неутомимости Маугли, его бега запали в сознание. С тех пор я мечтал о беге. Я, наверное, стал бы бегать много раньше - еще в молодости, если бы не увлечение силой. Тренировки ради силы отодвинули ту мечту, но не стерли. Я сохранил ей верность. Или от этой мечты, или из-за какой-то необходимости организма, но я постоянно ощущал потребности в беге, именно в длительном беге - долгими часами. Видение этого бега в снах или причудах воображения всегда манили и волновали. И даже возраст не имел над ними власти…

Мне никак не удавалось соединить уже освоенные беговые отрезки. Я удлинял их, но сомкнуть не мог. Чтобы уберечь спину, я бегаю за городом, по траве. Расстояние я промерял автомобилем, впрочем, это не столь важно. Я бегал на общее время- на 30–40 мин и т.д.

Только к середине лета я сомкнул беговые отрезки воедино. Еще через полтора месяца я пробегал 5 км. К осени я без насилий над собой пробегал 10, а затем и 15 км. Для меня это было величайшим из достижений! Ведь я не только преодолел болезни, но в некотором роде и свою природу. Я был атлетом сверхтяжелого веса - никто из этих людей не приспособлен к работе на выносливость. Им с усилием даются не километры бега, а какие-то сотни метров. Их удел неповоротливость, грузность. Годы тренировок, сложение самих атлетов - все предполагает лишь способность к могучей работе, но мгновенной - яростной вспышке силы. И среди таких атлетов я был самым сильным. Почти 10 лет мне не находилось равных.

Однажды я оказался вынужденным бегать по аллеям парка в городе. Какое разочарование! Метрах в ста шагал мужчина. Я так старался, а настиг его метров через триста, если не четыреста. Он уже вышел на улицу. Вот так бег! Я бегал хуже, чем другие ходят!..

Нередко я слышал насмешки в свой адрес, подчас обидные и глумливые. Я не придавал им значения. Пусть болтают что угодно. Себе цену я знал. Любое мнение обо мне оставляло меня равнодушным. Это отгораживало от зла.

Когда я впервые пробежал 3 км без отдыха, я испытал потрясение. Я пробежал эти километры - пусть пустячные, очень далекие от настоящей беговой выносливости - и не оглох, не онемел от головной боли. Дыхание сохранялось ровным- во всю грудь, сердце - без боли! Совсем без боли! Я брел полем. Солнце огнем уперлось в плечи, ветер трепал колосья мятликов, ежи репейников, пахло нагретой землей и травмами, уже подсушенными жаром… Я вспомнил, как несколько лет назад в испарине и болях не мог отшагать какие-то двести-триста метров! Я вмиг увидел все дни отчаяния, серой мглы по утрам и безнадежность, свое бессилие перед напором болезней… Жаворонки стыли в небе и мелодично перекликались, пересекали дорожку изящные желтенькие шеврицы. Я внезапно почувствовал такую радость, такое счастье: ведь выжил, выжил, теперь все позади!

Это был триумф, и более дорогой, чем победы над самыми могучими соперниками и громкая слава самого сильного человека в мире - первого русского с этим титулом…

Устранение ночных лихорадок и общее выздоровление приводит к появлению силы и выносливости. С прежними нагрузками я справляюсь шутя. Поэтому в июле я снова вношу изменения, вновь включаю те из снятых зимой упражнений, которые отношу к принципиально важным. Я последовательно наращиваю тяжести гантелей. Теперь они весят заметно больше тех, которые вызывали сильные позвоночные боли. Я делаю это методично, более чем внимательно прислушиваясь к себе. Ухудшения не наступает. В результате тренировки переваливают за 2 часа каждая.

За тренировкой номер один всегда следует тренировка номер два, за тренировкой номер два - тренировка номер три, за тренировкой номер три - опять тренировка номер два и т.д. Почему я не ввел иное число тренировок? Для роста мышечной ткани и поддержания мышц в тонусе наиболее целесообразны повторения упражнений через 1–3 дня (в зависимости от нагрузки). Это правило, известное всем серьезным спортсменам, я использую и в оздоровительных целях. Важно повторяющееся раздражение на выбранную систему.

Тренировки номер один и номер три требуют около 2 часов 15 минут, тренировка номер два- 1,5 часа. Тренировка номер два попроще. В ней сокращено число наклонов, приседаний и других упражнений, вообще сняты отдельные упражнения, которые я сохраняю в тренировках номер один и три. Тренировку номер два называю тренировкой-отдыхом.

Разделение тренировок существенно сберегает время. Я ввожу новые упражнения, увеличиваю число повторов без удлинения тренировочного времени.

Теперь уже все «вестибулярные» упражнения я выполняю с открытыми глазами. Поначалу я делаю это в замедленном темпе. Но по мере привыкания увеличиваю скорость. Я стремлюсь и здесь овладеть устойчивостью против нарушений мозгового кровообращения, которые столь часто порождают слабость вестибулярного аппарата.

Мы вообще недооцениваем физическую работу. Влияние тренировок не ограничивается мышцами (сердечно-сосудистая система - тоже мышцы). Коли тренировка столь решительно влияет на обменные процессы, то само собой воздействует и на самые глубинные процессы организма. Именно на данных представлениях я веду борьбу с болезнями с помощью тренировок и общую систему оздоровления организма. Но без формул воли я никогда не выбрался бы из развала. И это не преувеличение. Всякая система физического воздействия на организм и его оздоровления предполагает убежденность и веру, то есть определенное настроение как итог системы взглядов. Без определенных волевых и психических напряжений работа не будет усвоена организмом должным образом. Тонус органов, их готовность и восприимчивость должны находиться в строгом соответствии с заданными физическими напряжениями. И в этом нет ничего нового. Все целостные теории физического воспитания непременно предполагают такую систему взглядов, которая соответствовала бы наиболее благоприятному усвоению всех усилий. Йога, к примеру, окружает тренировки целой философско-религиозной системой. Но каковы бы ни были эти системы, в основе их - радость бытия, уравновешенность, благожелательное отношение к жизни и людям. Только под таким психическим воздействием может происходить возрождение и укрепление организма.

Конечно, можно набирать силу и определенное здоровье бездумно, даже, наоборот, в раздражениях и отчасти - злобном состоянии духа. Но подобное настроение рано или поздно вызовет нарушения в организме. Поэтому лишь согласованность чисто физических напряжений и душевного настроя способна привести к подлинной слаженности всех природных процессов, а стало быть, и к действенному укреплению здоровья.

Теперь многие из испытанных формул теряют значение. Я отказываюсь от них и ввожу новые. Новое настроение само творит их. В невозвратное прошлое отходит ряд моих состояний. Я обращаюсь к новым задачам.

С определенного момента любая тренировка становится радостью, более того - творчеством. Можно менять упражнения, нагрузки - и это позволяет получить от организма новую, более высокую тренированность: силу, гибкость, выносливость, быстроту. С достижением «черты радости» уже невозможен отказ от тренировок, принуждения исчезают, каждая тренировка вызывает удовольствие. Именно это чувство привязывает людей к спорту и воспитывает великих чемпионов.

Почти каждый день я купаюсь в реке, и суставная лихорадка не возвращается. Я не простужаюсь, зато меня трясет от холода. Самое главное - и в воде я не скручен болями в суставах. Правда, обостряются шейные травмы, но я не обращаю на это внимания. В сравнении с общим выигрышем это - ничтожный урон.

Лето выдалось щедрым на тепло. Лучшей погоды для велосипедных тренировок не дождешься. Велосипед прельщает не только возможностью поработать, да еще на воздухе, но и радостью чувств - сменой впечатлений, ощущением движения, раздолья!

Я покупаю велосипед типа «Спутник». Он более приспособлен для спортивных целей. Ощущение хода на этой машине несколько иное, к тому же у нее три скорости.

Я езжу все быстрее и быстрее по своему городскому маршруту и попадаю в беду. На изрядной скорости при спуске меня притискивает к бровке тротуара троллейбус. Из левого ряда неожиданно выпирает грузовик и сразу тормозит. Куда деваться? Слева туша троллейбуса, впереди задний борт грузовика - и ни щели! Надо падать - это велосипедная заповедь для подобных случаев, иначе разнесешь голову о борт. Но как?! Сообразить я не успеваю - вцепляюсь в тормоза намертво. Сила инерции швыряет меня через руль. Я бьюсь об асфальт головой и всем телом оседаю на голое плечо. На несколько мгновений сознание меркнет. Но властная мысль: «Встать - сзади автомобили!» - возвращает к жизни. Я мотаю головой, превозмогаю бессилие, поднимаюсь и тут же волоку на тротуар машину. Вид мой не блестящ, велосипеда, надо полагать, тоже. Мне мешает его разглядеть громадный отек, который перекашивает лицо. Когда я прикладывался к асфальту, я четко проанализировал поведение плечевого сустава. Я чувствовал все перенапряжения связок - перелома не было, хотя ссадина до самой кости. Кто-то спрашивает: «Ты живой?» Я отступаю и гляжу на велосипед: переднее колесо смято до неузнаваемости, хоть я и не ударялся им. Его сплющила сила торможения - мой вес.

Все в порядке. Я живу, жив! А раз живу - все превозмогу!

Дни стоят волшебные. Я все опасаюсь: уйдут! Они такие редкие у нас. И на третий день после падения я сажусь на свой дорожный велосипед. Разбитой рукой я не работаю, я лишь держу ее на руле, старательно объезжаю ухабы - уж очень отзывается болью тело.

Я не пропускаю ни единой тренировки, хотя боль в правом плече угомонится лишь через полгода. На шестой день я заставляю себя работать на полный вымах. Я бранюсь от боли, но работаю рукой. Через две недели она полностью восстанавливается.

Риск езды по городу очевиден. Я и раньше не обманывался на сей счет. Поэтому я начинаю выезжать за город. Постепенно я набираю 25, 40, 60 км. Сколько радости! Только вот дороги - те же, что в городе, опасная теснота, да и тот же удручающий грохот.

Порой автомобили проскальзывают на расстоянии ладони - я всем телом улавливаю жар двигателей.

Я в упоении выкатываю к 70, 90, 110 км! Незабываемые поездки! Движение в автомобиле даже приблизительно не дает представления о них. Ты в запахах лугов (бензина тоже), мимо проносятся деревни, рощи.

Расходы энергии значительны. И голод не унять. Это уже не чувство и не инстинкт - это стихия. Однажды за едой после гонки на 110 км я поймал себя на том, что коли вот сейчас уроню тарелку с макаронами, то кинусь за ней на пол, соберу макароны и съем.

Мой товарищ по поездкам, неоднократный чемпион страны в лидерской гонке и превосходный велосипедный гонщик Михаил Зайцев перевел меня на тупликсы - крепления ног к педалям. С большей отдачей силы ног возрастает и скорость.

После бега по часу и езды на велосипеде за 100 км я понял: печень поправляется, ибо она - основной носитель и хранитель энергии. На больной печени не накрутишь за четыре с небольшим часа 100 км. Теперь главное в правильном питании. Печень надо щадить и беречь. Пищей мы можем вынуждать ее работать в напряженнейшем режиме - это урон здоровью.

Для велосипеда я грузноват и все же стараюсь улучшить результат на 25 км. Через день я проезжаю 50 или 75 км. Вторые 25 км я гоняю на время, лучшее - 53 мин. Это, конечно, посредственный результат. Я мечтаю о настоящих велосипедных тренировках, даже примериваюсь к треку, но наступает сезон дождей, а за ним - первые морозы.

Совокупная усталость от всех видов тренировок подчас валит меня, и я вечерами лежу пластом. Я чувствую, общая нагрузка чрезмерна, однако лето так чудесно, а радость жизни столь велика - и я жадничаю! Но что достойно удивления так это собственный вес. Несмотря на все излишества в работе, я впервые за многие годы вынужден следить за ним. Он нет-нет да и рванет вверх. Все правильно - я снова здоровый, сильный! Я неукоснительно держу себя в пределах 102–103 кг.

Я ни на мгновение не сомневаюсь в своих возможностях. Я готов к любым испытаниям.

Теперь я могу взяться за свои заветные книги.

С первых дней осени я впрягаюсь в плотную литературную работу. Я занимаюсь много и не устаю. Благодатное и давно забытое состояние.

К исходу октября я на треть увеличиваю спортивные нагрузки. Наклоны с поворотом с гантелью 6 кг за головой я довожу до 310 раз, в другую тренировку я наклоняюсь с гантелью 10 кг 170 раз. Подскоки я делаю 25 минут. Включаю новые упражнения, среди них - могучие, силовые. Я отрабатываю поднимание прямых ног к перекладине - это укрепляет мышцы брюшного пресса, но еще в большей мере - позвоночник. Чрезвычайно полезное упражнение для восстановления всей позвоночной системы. За полгода я довожу его до 5 подходов в тренировке номер три, в каждом подходе я набираю от 15 до 20 повторений. Как же это упражнение еще и красит фигуру: живот подобран - отжат мышцами! Удивительно приятное впечатление!

Мне не дает покоя идеал неутомимости. Вышколить себя так, чтобы не ведать утомлений, иметь всегда запас прочности. При подобной работе в организме невозможны шлаки и застои - все окажется в постоянном движении. Я мечтаю о неутомимости и работаю с яростной увлеченностью. Пот склеивает волосы, сочится с бровей и затылка. В холодные дни, несмотря на то, что открыта форточка, а подчас и балкон, стекла запотевают.

Год мне не удавалось согласовать наклоны с дыханием. Лишь в ноябре я сумел наклоняться при вдохе и выпрямляться при выдохе. Все реже случа

Власов Юрий Петрович - прозаик, публицист; спортсмен, политический деятель.

Мать - Власова (Лымарь) Мария Даниловна, происходит из старинного рода кубанских казаков. Власов учился в Саратовском суворовском военном училище (1946-1953), затем на радиотехническом факультете Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е.Жуковского (1953-59), по окончании которого Власов недолгое время служил по специальности в войсках ПВО.

С 1957 входил в состав сборной СССР по тяжелой атлетике; в 1959 впервые стал чемпионом мира, а в 1960 на XVII Олимпийских играх в Риме установил невероятный на тот момент рекорд 537,5 кг, отобрав титул «Самый сильный человек мира» у американского тяжелоатлета П.Андерсена. За эту победу Власов был награжден орденом Ленина.

С апреля 1967 Власов работает в ЦСКА инструктором высшей квалификации по тяжелой атлетике.

В целом в 1959-1967 Власов установил 28 мировых рекордов, удостоившись званий 5-кратного чемпиона СССР, 6-кратного чемпиона Европы и четырежды - чемпиона мира.

В 1967 Власов покидает профессиональный спорт, в 1968 увольняется из армии.

В 1960-64 - депутат Моссовета, в 1987-88 - председатель Федерации спортивной гимнастики СССР, в 1990-91 - Фонда социальной защиты москвичей.

Народный депутат СССР в 1989-91.

В августе 1991 во время попытки государственного переворота ГКЧП принял участие в защите Белого дома; но позже стал противником курса Б.Ельцина.

В декабре 1993 Власов становится депутатом Государственной Думы.

В 1996 в качестве независимого лица баллотировался на пост Президента Российской Федерации; набрав на выборах менее одного процента голосов, выбыл из списка кандидатов в первом туре. Власов - основатель Народно-патриотической партии России.

С 1961 знаком с А.Шварценеггером, который называл Власов «своим кумиром», что, вполне вероятно, могло повлиять на становление нынешней политической карьеры американского спортсмена. В конце XX в. Власов отходит от активной политической деятельности.

Своеобразие жизненного пути Власов определило и содержательную направленность его творчества. В целом в его прозе можно выделить две основополагающие тематические доминанты (обе обладают высокой степенью автобиографичности): во-первых, тема спорта (шире - исследование психофизических возможностей человека), и, во-вторых, историко-политическая (историософская) тематика. С этим связано и своеобразное художественное, прежде всего жанровое, мышление писателя. Литературным творчеством Власов начал заниматься в конце 1950-х.

С 1959 его спортивные очерки, статьи, репортажи, а чуть позже и рассказы печатаются на страницах «Известий», «Огонька», «Юности» и других периодических изданиях.

В 1964 появляется первая книга Власов - сборник рассказов «Себя преодолеть». Большинство произведений сборника посвящено спорту; в фокусе внимания автора физически и психологически напряженные, во многом переломные моменты жизни героев, как правило, связанные с участием в соревнованиях. Так, в первом рассказе сборника «Выстоять!» Власов в тончайших деталях раскрывает внутренний мир атлета, выходящего на арену, чтобы победно поднять штангу. В предельно сгустившемся сюжетном времени автор воссоздает восприятие героя, слагающееся из разнообразных его ощущений: осязания, слуха, зрения. Так возникает эффект приобщения читателя к изображенному событию. Как отмечает Л.Кассиль, в этом сборнике В. «пишет фразой предельно напряженной, иной раз словно задыхающейся от нечеловеческих усилий, которые она должна передать.<...> Не скрывая, какой ценой подчас дается штангисту победа, Юрий Власов вместе с тем вводит читателя в мир подлинной красоты и поэзии силы...» (Кассиль Л.- С.8). Этому миру в рассказах Власов противопоставляется другой - мир, где спорт является лишь предметом торговли. Художественное и публицистическое освоение спортивной тематики Власов продолжил в повести «Соленые радости» (1976) и книге мемуаров «Справедливость силы» (1984; 1995).

Обнаруживая другую из двух выделенных ранее тематических доминант своего творчества, Власов на протяжении многих лет писал книгу «Особый район Китая», в основу которой легли материалы личного архива отца Власова, а также архива ГРУ. Под псевдонимом «Владимиров» Власов опубликовал свое исследование в 1973. Фундаментальные знания автора по Китаю и российско-китайским отношениям послужили причиной того, что от имени самого Брежнева Власову было предложено работать в Международном отделе ЦК личным референтом генерального секретаря. Власов отказался от такого предложения. Не желая мириться с тем, что «редакторы калечили буквально каждую страницу» («Женевский» счет. С.6), с 1975 Власов пишет большей частью «в стол». Полноценная публикация его прозы стала возможна лишь с начала 1990-х.

Центральным и наиболее монументальным в опубликованном творчестве Власов следует признать 3-томное сочинение «Огненный Крест», основанное на историософском и нравственно-этическом осмыслении катастрофических событий, постигших Россию в XX в. и связанных с Октябрьским переворотом 1917 (который В. оценивает как «огромную сатанинскую акцию против творения Божьего» (Гибель адмирала. С.203)), и его последствиями. По словам самого Власова, написать роман о революции он задумал еще в 1959 и с этого момента, подвергая себя опасности со стороны КГБ, начал собирать материал для будущей книги.

В 1983 Власов находится на грани гибели после сложнейшей операции на позвоночнике и, осознавая, что так и не написал главную книгу, с этого времени приступает к оформлению целостного текста «Огненного Креста». 2-томное издание романа выходит в 1991-92, в него не включается около трети написанного автором материала, и в 1993 публикуется 3-томный вариант произведения, где Власов устранил некоторые фактические неточности, включил совершенно новые материалы, а также восстановил свой стиль, «подправленный» при подготовке рукописи первого издания.

Значительную часть текста «Огненного Креста» составляют цитируемые документы (отрывки книг, письма, стенограммы речей и т.п.) и личные свидетельства современников исследуемых событий, что обусловило преобладание публицистического начала. Подобно «Красному колесу» А.Солженицына , «Огненный Крест» является творческим экспериментом по созданию художественного произведения с доминирующей познавательной функцией. Как пишет Власов, «самое важное - провести доказательства. Поэтому в книге столь необычно переплетаются чисто художественные построения со строго документальными, нравственно-философскими и личными» («Женевский» счет. С.8). В связи с этим закономерной является постановка проблемы жанрового определения и художественного потенциала работы. Хотя некоторые критики называли «Огненный Крест» романом-эпопеей, авторское обозначение трехтомника как «исторической исповеди» представляется более адекватным: во-первых, голосами множества документов русская история словно бы исповедуется в произведении перед читателем; во-вторых, слово «исповедь» предельно точно обозначает статус автора - неутомимого искателя истины - в тексте.

1-я книга трилогии - «"Женевский" счет» - рассматривает истоки и начало революционного насилия в России. Все кровавые события, порожденные ленинизмом, Власов отсчитывает от 1902, когда на одном из диспутов российской эмиграции в Женеве по поводу марксизма Г.В.Плеханов произносит роковые слова: «Мы не станем... стрелять теперь в царя и его прислужников, но после победы мы воздвигнем для них гильотину на Казанской площади...» («Женевский» счет. С.15-16). Обещание сбывается через 16 лет в Екатеринбурге: расстрел царской семьи - знак начала всего последующего кровопролития. Это - кульминация книги. Поэтому далее Власов называет большевистский карательный аппарат «"женевской" гадиной».

Центральным героем 2-й части «Огненного Креста» - «Гибель адмирала» - является А.В.Колчак , а основным сюжетным стержнем - последние дни жизни бывшего Верховного правителя Российского государства, находящегося до своей казни в феврале 1920 в заключении в Иркутском губчека. Изображение героя как с внешней, так и с внутренней точек зрения подчинено целям раскрытия многосторонней личности Колчака и доказательству того, что адмирал-контрреволюционер являлся «недосягаемой и непреодолимой вершиной чести и порядочности».

Отсутствием какой-либо стрежневой сюжетной линии характеризуется 3-я книга - «Бывшие». Оперируя огромным массивом документальных фактов, привлекая автобиографический контекст, автор выкристаллизовывает сущностные черты ленинизма и логическим путем приходит к выводу о том, что ленинизм и фашизм тождественны. Относительности понятия о преступлении у большевиков он противопоставляет абсолют христианской нравственности, и поэтому в своей глубинной концептуальной сущности «Огненный Крест» близок «Преступлению и наказанию» Ф.М.Достоевского.

Значительным художественным достоинством трилогии, обеспечившим ее эстетическую целостность, является символико-лейтмотивная организация повествования. Так, последовательной смене таких вех в истории России, как царская власть, Гражданская война, разгром белых и абсолютная победа ленинизма соответствует следующий ряд сменяющих друг друга образов, словно бы зависающих над страной в соответствующий период: двуглавый орел, православный Огненный Крест, который затем рассыпается, и, наконец, пятиконечная красная звезда. Искусно выстроена автором в исторической исповеди и система рефренов: «Белый, синий, красный!», «Дух народа, закованный в объятия скелета», «...тотемный знак России - трупы» и др. Все это помогает автору увидеть за частными историческими фактами некое символическое единство, отражающее этапы вечной борьбы между добром и злом.

Идейно-тематической параллелью по отношению к «Огненному Кресту» является повесть «Геометрия чувств» (написана в 1983, опубликована в 1991), обладающая гораздо большей художественной целостностью. Сложный, противоречивый процесс становления у автобиографического героя - воспитанника суворовского училища - самостоятельного мышления, прорыв в сознание героя «крамольных» представлений о советской действительности смело сопоставлен автором с периодически возникающими запретными эротическими стремлениями своего юного alter ego, в чем видится определенное новаторство писателя.

Открытие «шлюзов гласности» явилось причиной того, что в 1990-е «вся распирающая и перекипевшая душевная боль Юрия Власова взорвалась мощной фонтанирующей публицистикой» (Ильин Д.- С.10), которая составила сб. «Кто правит бал» (М., 1993), «Русь без вождя» (Воронеж, 1995), «Мы есть и будем» (Воронеж, 1996) и «Временщики» (М., 1999).

На сегодняшний день литературное творчество Власова остается практически не исследованным профессиональным литературоведением.

В.В.Иванцов

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 398-401.

Далее читайте:

Владимиров Петр Парфенович (1905-1953), дипломат, журналист, разведчик, Отец Юрия Власова.

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Себя преодолеть. М., 1964;

Комната клоуна. М., 1965,

Белое мгновение. М., 1972;

Соленые радости. М., 1976;

Справедливость силы. М., 1984;

Северная баллада. Петрозаводск, 1989;

Стужа. СПб., 1991;

Геометрия чувств. Л.; Киев, 1991;

Огненный Крест: «Женевский» счет. М., 1993;

Огненный Крест: Гибель адмирала. М., 1993;

Огненный Крест: Бывшие. М., 1993;

Справедливость силы. Издание исправленное и доп. М., 1995.

Временщики М., 1999.

Литература:

Кассиль Л. Первый поход// Власов Ю.П. Себя преодолеть. М., 1964. С.5-10;

Ильин Д. Феномен Юрия Власова // Власов Ю.П. Кто правит бал. М., 1993. С.5-17;

Богдасаров С.П. «В честь спорта, за славу Родины своей» // Власов Ю.П. Справедливость силы. М., 1995. С.582-597,

Разговоров Н.Н. О Юрии Власове и его книгах // Власов Ю.П. Временщики М., 1999. С.7-10.

хЧБЦБЕНЩЕ Й ДПТПЗЙЕ РПДРЙУЮЙЛЙ Й РТПУФП РПУЕФЙФЕМЙ Й ЮЙФБФЕМЙ ЬФЙИ ТБУУЩМПЛ, ЙЪЧЙОЙФЕ ЪБ БЧЗХУФПЧУЛЙК "РТПУФПК" НПЙИ ОПЧЩИ РХВМЙЛБГЙК - ЧТЕНС МЕФОЙИ ПФРХУЛПЧ...
ьФБ ПЮЕТЕДОБС НПС ТБУУЩМЛБ РПУЧСЭСЕФУС НПЕНХ ДЧПКОПНХ ФЈЪЛЕ Й ЛПММЕЗЕ РП ЦЙЪОЙ, УХДШВЕ Й УРПУПВБИ Й НЕФПДБИ ЧЩЦЙЧБОЙС, Б ФБЛЦЕ ДХИПЧОПЗП ЧПУРТЙСФЙС Й РПОЙНБОЙС УЧПЕК ВПМЕЪОЙ; "УБНПНХ УЙМШОПНХ юЕМПЧЕЛХ Ч НЙТЕ!", МЕЗЕОДБТОПНХ Ч РТПЫМПН УРПТФУНЕОХ, Б ОЩОЕ РЙУБФЕМА Й ПВЭЕУФЧЕООПНХ ДЕСФЕМА, ОЕЪБУМХЦЕООП ЪБВЩФПНХ Й ПВДЕМЈООПНХ Ч РПУМЕДОЙЕ 10 МЕФ ЧОЙНБОЙЕН унй - аТЙА рЕФТПЧЙЮХ чмбупчх ! рТПЮФЙФЕ ЬФХ НПА РПДВПТЛХ УФБФЕК У ДБООЩНЙ П ЕЗП УХДШВЕ, УТБЧОЙФЕ У НПЕК (УН. ТБУУЩМЛЙ ПФ 06.02.2006З .) Й УБНЙ ТЕЫЙФЕ: РТБЧ МЙ С Ч ЬФПН УТБЧОЕОЙЙ УХДЕВ Й ИБТБЛФЕТПЧ БЧФПТБ ТБУУЩМПЛ У ФБЛЙН ЧЕМЙЛЙН юЕМПЧЕЛПН-МЕЗЕОДПК XX-ЗП ЧЕЛБ!?

йУФПТЙС а.р. чмбупчб

(ъБРЙУБОП Й ПВЯЕДЙОЕОП Ч ЬФПН ЖБКМЕ а.р. рпмдоечщн 09-10.09.2006З. ЙЪ ТБЪМЙЮОЩИ ЧЩВПТПЛ ЙЪ ЛОЙЗ Й ЗБЪЕФОЩИ УФБФЕК Ч ТБЪОЩЕ ЗПДЩ)

«рЩМБАЭЙК ДХИ»

(бМЕЛУЕК уБНПКМПЧ, УФБФШС ЙЪ ЦХТОБМБ «бЧТПТБ» №9, 1985З. ъБРЙУБОП 09.01.1986З.)

21 ЖЕЧТБМС 1983З. УЛПТБС РПНПЭШ ХЧЕЪМБ аТЙС рЕФТПЧЙЮБ чМБУПЧБ Ч гйфп У ПУФТЩНЙ ВПМСНЙ Ч ПВМБУФЙ РПЪЧПОПЮОЙЛБ. фБН ЕНХ ВЩМ ХДБМЈО НЕЦРПЪЧПОЛПЧЩК ДЙУЛ Ч РПСУОЙЮОПН ПФДЕМЕ РПЪЧПОПЮОЙЛБ Й ЧУФБЧМЕОБ 20 УН ЖЙЛУЙТХАЭБС РМБУФЙОБ ЙЪ ОЕТЦБЧЕАЭЕК УФБМЙ. чТБЮЙ ЪБРТЕФЙМЙ чМБУПЧХ УЙДЕФШ, ОЕ ФП, ЮФП УФПСФШ.

пДОБЛП аТЙК рЕФТПЧЙЮ ОБЮБМ ФТЕОЙТПЧЛЙ ЖЙЪЙЮЕУЛЙНЙ ХРТБЦОЕОЙСНЙ У ЗБОФЕМСНЙ ЧОБЮБМЕ МЈЦБ, РПФПН УЙДС Й УФПС, УПЮЕФБС ЙИ ПВСЪБФЕМШОП У РУЙИПМПЗЙЮЕУЛЙН БХФПФТЕОЙОЗПН (УБНПЧОХЫЕОЙЕН).

«жПТНХМБ ЧПМЙ: четйфш!»

(чЩРЙУЛЙ ЙЪ ЛОЙЗЙ а.р. чМБУПЧБ УДЕМБОЩ ЧЕУОПК 1986З.)

…уЙМБ Ч ФПН, ЮФПВЩ ДХИ РЩМБМ!

з. дЕТЦБЧЙО

с ТПДЙМУС Ч 1935З ., Ч 1943З ., Ч ЧПУШНЙМЕФОЕН ЧПЪТБУФЕ ПФ ЗПМПДБ ПВМЩУЕМ, У 1946З . РП 1953З . ХЮЙМУС Ч уБТБФПЧУЛПН УХЧПТПЧУЛПН ХЮЙМЙЭЕ, У 1953З . РП 1959З . ХЮЙМУС Ч ччб (ЧПЕООП-ЧПЪДХЫОПК БЛБДЕНЙЙ) ЙН. цХЛПЧУЛПЗП.

ч НБТФЕ 1959З. С ЧИПЦХ Ч ФТПКЛХ УЙМШОЕКЫЙИ ФСЦЕМПЧЕУПЧ ууут. ч 1960З . ЧП мШЧПЧЕ РПДОСЧ ВПМШЫПК ЧЕУ ОБ РПНПУФЕ, РЩФБСУШ ЕЗП ХДЕТЦБФШ РПЮХЧУФЧПЧБМ ИТХУФ Й ПУФТХА ВПМШ Ч РПСУОЙЮОПН ПФДЕМЕ РПЪЧПОПЮОЙЛБ (РПФПН ВПМШ РТПЫМБ). ч БРТЕМЕ 1959З. ХУФБОПЧЙМ НЙТПЧПК ТЕЛПТД Ч ФПМЮЛЕ Ч мЕОЙОЗТБДУЛПН дПНЕ пЖЙГЕТПЧ.

чЕУОПК 1964З. УЕТЙС РТПУФХД У ЧЩУПЛПК ФЕНРЕТБФХТПК, ПУЕОША 1964З. ЙЪДБМ УЧПА РЕТЧХА ЛОЙЗХ «уЕВС РТЕПДПМЕФШ ». л 1969З . С «ИХДЕА» ОБ 30 ЛЗ ДП 110 ЛЗ РТЙ ТПУФЕ 187 УН, ОП ЪЙНБНЙ УФБМ ЪБНЕТЪБФШ. у ОБЮБМБ 1968З. УФБМЙ РТПСЧМСФШУС: БТЙФНЙС УЕТДГБ, ЗПМПЧОБС ВПМШ, ПДЩЫЛБ, ЧСМПУФШ, ДБЧМЕОЙЕ ПРХУЛБМПУШ ДП 80/70. у ЛПОГБ 1969З . С РЕТЕУФБМ УЕТШЈЪОП ФТЕОЙТПЧБФШУС, УФБМ ВТАЪЗПК, ТБЪДТБЦЙФЕМШОЩН, ПВТАЪЗ ФЕМПН. у 1970З . УФБМ ЮБУФП ВПМЕФШ ЗТЙРРБНЙ, ОБЮБМЙ ЛТПЧПФПЮЙФШ ДЈУОЩ, ХЮБУФЙМЙУШ ВПМЙ Ч РПЪЧПОПЮОЙЛЕ, РПСЧЙМЙУШ ВПМЙ Ч РЕЮЕОЙ, ХЮБУФЙМУС ПЪОПВ.

мЕФПН 1970З. ЧТБЮЙ РПУФБЧЙМЙ ДЙБЗОПЪ - ЧПУРБМЕОЙЕ ЦЈМЮОПЗП РХЪЩТС . хУЙМЙМЙУШ ЗПМПЧОЩЕ ВПМЙ, УМБВПУФШ Ч ФЕМЕ Й Ч НЩЫГБИ (ВПМЕЕ 5-6-ФЙ ЛЗ ОЕ НПЗ РПДОЙНБФШ - ВПМЙЧ ЗПМПЧЕ, НЩЫГБИ, РПФЕОЙЕ). уФБМ УЙМШОП ОХЦДБФШУС Ч ДЕОШЗБИ, ЙИ РПУФПСООБС ОЕИЧБФЛБ ЧЩЪЩЧБМБ Х НЕОС ТБЪДТБЦЙФЕМШОПУФШ.

пУЕОШ-ЪЙНБ 1970-1971ЗЗ. (НОЕ ВЩМП 36 МЕФ) С РЩФБМУС РПОСФШ Й ПУПЪОБФШ: ЮФП ЦЕ УП НОПК УМХЮЙМПУШ? рПЮЕНХ С ТБЪЧБМЙЧБАУШ РП ЧУЕН ОБРТБЧМЕОЙСН?

с ОБЮБМ УЕТШЈЪОП ЙУЛБФШ Ч УЕВЕ РТЙЮЙОЩ ВПМЕЪОЙ, ФЭБФЕМШОП БОБМЙЪЙТХС ЧУА УЧПА 36 -ФЙ МЕФОАА ЦЙЪОШ. с ФПЗДБ УЮЙФБМ, ЮФП РТЙЮЙОБ ЧУЕЗП ПДОБ , ОП ЧТБЮЙ ЕЈ ОЕ НПЗХФ ПРТЕДЕМЙФШ. ч ЛПОГЕ ЛПОГПЧ С РТЙЫЈМ Л ЧЩЧПДХ: х НЕОС ЙЪОПУЙМБУШ ОЕТЧОБС УЙУФЕНБ!

с МЙЫЙМ УЕВС ЧУЕИ ЪЕНОЩИ ТБДПУФЕК (УФБТЩЕ ЪОБЛПНУФЧБ, ТБЪЧМЕЮЕОЙС, ЫЙТПЛБС ДЕСФЕМШОПУФШ…), ЪБНЛОХМУС Ч УЕВЕ Й УФБМ ФТЕОЙТПЧБФШ УЧПА ЧПМА. с ЮЈФЛП РПОСМ: ЮФПВЩ ЧЩМЕЮЙФШУС ОБДП ВЕЪПЗПЧПТПЮОП ЧЕТЙФШ Ч НЕФПД МЕЮЕОЙС. нОЕ Ч ЬФПН РПНПЗМБ РПЧЕУФШ нЙИБЙМБ ъПЭЕОЛП «чПЪЧТБЭЈООБС НПМПДПУФШ ».

дП 1972З . ВПМЙ РТПЗТЕУУЙТХАФ, ИПДЙФШ УФБМП ФТХДОП, С ЧЕУШ ВЩМ Ч РПЙУЛЕ ПВТЕФЕОЙС УЙМЩ ДХИБ. ч ФПН ЦЕ 1972З . ЧЩРХУЛБА РПЧЕУФШ «вЕМПЕ НЗОПЧЕОЙЕ », Б Ч 1976З . - УЧПА 1-А ЛОЙЗХ-ТПНБО «уПМЈОЩЕ ТБДПУФЙ ».

ч ПЛФСВТЕ 1976З. ОБ ПИПФЕ С РПМХЮБА УЙМШОХА РТПУФХДХ (ОПЮША РЕТЕОПЮЕЧБМ Ч МЕУХ РТЙ ФЕНРЕТБФХТЕ -8 њ у ), РПУМЕ ЬФПК ОПЮЈЧЛЙ ПВЩЮОПЗП ЧЩЪДПТПЧМЕОЙС ОЕ РПУМЕДПЧБМП. ч ЖЕЧТБМЕ 1977З., ЛБФБСУШ ОБ МЩЦБИ РТЙ ФЕНРЕТБФХТЕ = -20 њ у , С РТПЧБМЙМУС РП РМЕЮЙ РПД МЈД, Б Ч ФЕРМП РПРБДБА ФПМШЛП ЮЕТЕЪ ЮБУ. юЕТЕЪ НЕУСГ РПУМЕ ЬФПЗП ЪБВПМЕЧБА ЗТЙРРПН, РПУМЕ ЮЕЗП ОБЮБМЙУШ РТПСЧМСФШУС ЮЕТЕДПЧБОЙС: РТПУФХДБ - ЧЩЪДПТПЧМЕОЙЕ, РПФМЙЧПУФШ, УМБВПУФШ, ПЪОПВ, ЛБЫЕМШ. мЕЮЕОЙЕ ФПМШЛП БОФЙВЙПФЙЛБНЙ ОЕ РПНПЗБЕФ!

у ПЛФСВТС 1977З . С, ЧПРТЕЛЙ ОЕРТЕЛТБЭБАЭЕКУС ВПМЕЪОЙ, ОБЮЙОБА, ЕЦЕДОЕЧОЩЕ ЖЙЪЪБТСДЛЙ У ЗБОФЕМСНЙ, РТЕЧПЪНПЗБС ВПМЙ, ПУПВЕООП ЗПМПЧОЩЕ. уРМА ФПМШЛП УП УОПФЧПТОЩНЙ РТЕРБТБФБНЙ, ХУЙМЙЧБАФУС ВПМЙ ЧП ЧУЈН РПЪЧПОПЮОЙЛЕ, УФБМЙ РПСЧМСФШУС ПУФТЩЕ ВПМЙ Ч ЫЕКОПН ПФДЕМЕ, С ОБЮЙОБА ФЕТСФШ ЪХВЩ, Й С РЕТЕУФБА ЧЕТЙФШ Ч ЖЙЪЪБТСДЛХ, РПУФПСООЩЕ ФТЕОЙТПЧЛЙ. пФДБА ЧЕУШ УЧПК УРПТФЙЧОЩК ЙОЧЕОФБТШ, УФБМП РТПСЧМСФШУС ОБТХЫЕОЙЕ ТЕЮЙ.

с УБН УФБЧМА УЕВЕ ДЙБЗОПЪ: ФХВЕТЛХМЈЪОЩК ТБДЙЛХМЙФ (ЙН УФТБДБМБ НПС НБФШ), ОП ЬФПФ НПК ДЙБЗОПЪ ПЖЙГЙБМШОП ОЕ РПДФЧЕТЦДБЕФУС ОЙ ЧТБЮБНЙ, ОЙ НЕДЙГЙОУЛЙНЙ ЛОЙЗБНЙ! с ОБЮЙОБА ЧЕТЙФШ Ч ЛБЛХА-ФП ОЕЙЪЧЕУФОХА ВПМЕЪОШ, РТЙЧПДСЭЕК Л РПФЕТЕ ПТЗБОЙЪНПН ЦЙЪОЕООПК УЙМЩ.

ч НЕДЙГЙОЕ С РПМОПУФША ТБЪХЧЕТЙМУС! ъБ ПДОХ ОПЮШ МЕФПН 1977З. С ЮЈФЛП ПУПЪОБМ: ОЕПВИПДЙНП РПМОПУФША ЙЪНЕОЙФШ ПФОПЫЕОЙЕ Л УЧПЕК ЦЙЪОЙ, ЧЪЗМСДБН ОБ ПЛТХЦБАЭЙК НЕОС НЙТ, ЧУЕ ВЕДЩ Й ОЕУЮБУФШС!.. с РПОСМ: - с ОБЫЈМ РХФШ УЧПЕЗП ЙУГЕМЕОЙС - ОЕПВИПДЙНП РПУФБЧЙФШ ОБД ЧУЕН ДХИ Й ЧПМА!

у РЕТЧЩИ ЦЕ ОЕДЕМШ РПУМЕ МЕФБ 1977З . С, ОБ ХДЙЧМЕОЙЕ ЧУЕН Й УЕВЕ, УФБМ РПРТБЧМСФШУС. ъБ ПУЕОШ Й ЪЙНХ 1977З. С РПМОПУФША ПФЛБЪБМУС ПФ РТЙЈНБ ЧУЕИ МЕЛБТУФЧ, ФБЛ ЛБЛ ПОЙ ЧОПУЙМЙ ИБПУ Ч ТЕБЛГЙЙ НПЕЗП ПТЗБОЙЪНБ ОБ НПЈ ЧПУРТЙСФЙЕ УЙНРФПНПЧ РТПСЧМЕОЙС ВПМЕЪОЙ. с ЮЈФЛП РПОСМ: «мЕЮЙФШ ОБДП ОЕ ВПМЕЪОШ - Б РТЙЮЙОЩ, ЕЈ ЧЩЪЩЧБАЭЙЕ! »

рЕТЧПЕ, ЮФП С УДЕМБМ: У 14 УЕОФСВТС 1977З . РПМОПУФША ПФЛБЪБМУС ПФ УОПФЧПТОЩИ ФБВМЕФПЛ Й Ч ФЕЮЕОЙЕ РПМХЗПДБ РТЙЧЩЛБМ УРБФШ ВЕЪ ОЙИ ЛБЦДХА ОПЮШ. чФПТПЕ - У 1 ПЛФСВТС 1977З. С УФБМ ЕЦЕДОЕЧОП РТЙОЙНБФШ ФЈРМЩЕ ЧБООЩ У ФЕНРЕТБФХТПК = +37 њ у . фТЕФШЕ - УФБМ УПЧЕТЫБФШ ЕЦЕДОЕЧОЩЕ РТПЗХМЛЙ ОБ УЧЕЦЕН ЧПЪДХИЕ РТЙ МАВПК РПЗПДЕ.

чУЈ ЬФП УПРТПЧПЦДБМПУШ РПУФПСООЩН УБНПЧОХЫЕОЙЕН Ч ФЧЈТДХА ЧЕТХ Ч РПВЕДХ ОБД ОЕДХЗПН! пДОБЛП, РТЙ ОПЧПН, ПРФЙНБМШОПН ДМС НЕОС НЕФПДЕ МЕЮЕОЙС С ДПРХУФЙМ ДЧЕ УЕТШЈЪОЩЕ ПЫЙВЛЙ :

ћ с ТЕЫЙМ ЪБЛБМЙЧБФШУС ИПМПДОЩНЙ РТПГЕДХТБНЙ РП НЕФПДЙЛЕ ОЕНЕГЛПЗП РБУФПТБ лОЕКРБ Й ЮЕТЕЪ НЕУСГ РПЮХЧУФЧПЧБМ ВПМЙ Ч УХУФБЧБИ.

ћ с РТПЧПДЙМ ЗПМПДПЧЛЙ РП НЕФПДБН ДЙЕФЩ БНЕТЙЛБОГБ вТЬЗЗБ ЮЕФЩТЕ НЕУСГБ РПДТСД, РПУМЕ ЬФПЗП ОЕ ФПМШЛП РПИХДЕМ ОБ 8 ЛЗ (ДП 95 ЛЗ), ОП Й РПСЧЙМЙУШ УРБЪНБФЙЮЕУЛЙЕ СЧМЕОЙС Ч УПУХДБИ НПЪЗБ, РТЙЧПДСЭЙЕ Л ЕЭЈ ВПМШЫЙН ЗПМПЧОЩН ВПМСН.

с ЧУЈ ЬФП ЧТЕНС ВЕЪ ЛПОГБ ТБЪДХНЩЧБМ П УРПУПВБИ ЙЪМЕЮЕОЙС РПЪЧПОПЮОЙЛБ. с РПОСМ, ЮФП РТПЫМЩЕ ФТЕОЙТПЧЛЙ ФЕМБ ОЕ РПНПЗХФ, ОЕПВИПДЙНЩ ЛБЮЕУФЧЕООП ОПЧЩЕ, ЕЦЕДОЕЧОЩЕ ФТЕОЙТПЧЛЙ, У ЙУРПМШЪПЧБОЙЕН ХРТБЦОЕОЙК ОБ ВПМЕЧЩИ РТЕДЕМБИ Й У РПУФПСООЩН, ЛБЦДПДОЕЧОЩН ЙИ ОБТБЭЙЧБОЙЕН РПОЕНОПЗХ, ОЕ ЪБВЩЧБС РТЙ ЬФПН РПУФПСООП ЪБОЙНБФШУС УБНПЧОХЫЕОЙЕН РПМЕЪОПУФЙ ЬФЙИ ХРТБЦОЕОЙК ДМС НПЕЗП ПТЗБОЙЪНБ.

у ЛПОГБ БРТЕМС 1978З . С РТЙУФХРЙМ Л ЬФЙН ОПЧЩН ФТЕОЙТПЧЛБН, РТПЧПДС ЙИ ЕЦЕДОЕЧОП РП 40 НЙОХФ ДП РПФБ, РТЕЧПЪНПЗБС ВПМШ Й МЕОШ. ьФЙ ХРТБЦОЕОЙС С РТПДЕМЩЧБМ РП ХФТБН РПУМЕ ХНЩЧБОЙС. у ОБЮБМБ НБС 1978З. С УФБМ ЧЩЕЪЦБФШ ЪБ ЗПТПД Й Ч ПДОЙИ ФТХУБИ РТЙОЙНБМ УПМОЕЮОЩЕ Й ЧПЪДХЫОЩЕ ЧБООЩ. лХРЙМ УЕВЕ ЧЕМПУЙРЕД Й ОБЮЙОБА УПЧНЕЭБФШ ДПНБЫОЙЕ ФТЕОЙТПЧЛЙ У ЛБФБОЙЕН ОБ ЧЕМПУЙРЕДЕ.

у ЛПОГБ ЙАОС ЧУЕ ФТЕОЙТПЧЛЙ УФБМ РТПЧПДЙФШ ОЕ Ч ЛЧБТФЙТЕ, Б ОБ УЧЕЦЕН ЧПЪДХИЕ У ЗБОФЕМСНЙ Й ЧЕМПУЙРЕДПН. ч ЙАМЕ С ЪБУФХЦЙЧБА НЩЫГЩ УРЙОЩ. пРТЕДЕМСА РЕТЧПРТЙЮЙОХ: УМЙЫЛПН ФПТПРМАУШ ОБТБЭЙЧБФШ ЖЙЪЙЮЕУЛЙЕ ОБЗТХЪЛЙ ! у БЧЗХУФБ С РЕТЕУНБФТЙЧБА УЧПА НЕФПДЙЛХ ФТЕОЙТПЧПЛ Ч УФПТПОХ ХЧЕМЙЮЕОЙС ЧТЕНЕОЙ РТПЧЕДЕОЙС ЙИ ДП ПДОПЗП ЮБУБ Й ЛПМЙЮЕУФЧБ ЙИ РПЧФПТЕОЙК, ХЧЕМЙЮЙЧБА ЧЕУ ЗБОФЕМЕК. ч УЕОФСВТЕ РПСЧЙМЙУШ ХУФПКЮЙЧЩЕ ВПМЙ Ч МПЛФЕЧЩИ УХУФБЧБИ Й Ч ЪБРСУФШСИ ТХЛ, ЛПФПТЩЕ РТПДПМЦБМЙУШ Ч ФЕЮЕОЙЕ УМЕДХАЭЕЗП ЗПДБ. чПФ ХЦ РПЙУФЙОЕ: «мХЮЫЕЕ - ЧТБЗ ИПТПЫЕНХ!»

у БЧЗХУФБ ДП ЛПОГБ ПЛФСВТС 1978З. С УПЧЕТЫБА ЧЕМПУЙРЕДОЩЕ РПЕЪДЛЙ ЮЕТЕЪ ДЧБ ДОС ОБ ФТЕФЙК РП 20 ЛН. у ОПСВТС С ЕЭЈ ТБЪ НЕОСА УЧПЙ ФТЕОЙТПЧЛЙ, ХЧЕМЙЮЙЧ ЧТЕНС ЙИ РТПЧЕДЕОЙС ДП РПМХФПТБ ЮБУПЧ Ч ДЕОШ . оБЮЙОБА ВЩУФТП ИПДЙФШ ОБ ЧТЕНС (ВЕЗБФШ ЕЭЈ ОЕ НПЗХ), УФБМ НЩУМЕООП ЮЙФБФШ ЖПТНХМЩ ЧПМЙ (НБОФТЩ) Ч РЕТЕТЩЧБИ НЕЦДХ ХРТБЦОЕОЙСНЙ (УТБЪХ ЦЕ РПЮХЧУФЧПЧБМ ПФ ОЙИ РПМШЪХ Й ЬЖЖЕЛФ).

пДОБЛП, ЧУА ЪЙНХ 1978-1979ЗЗ. С ЮХЧУФЧПЧБМ УЕВС ИХЦЕ, ЮЕН МЕФПН, ОП ЙОФЕОУЙЧОПУФШ ФТЕОЙТПЧПЛ ОЕ ХНЕОШЫБМ. ъЙНПК ЪБОЙНБМУС ЧПУРПНЙОБФЕМШУЛЙН РУЙИПБОБМЙЪПН УЧПЕЗП РТПЫМПЗП.

у ОБЮБМБ НБТФБ 1979З. С УФБМ ЪБОЙНБФШУС ЧЩМЕЮЙЧБОЙЕН УЧПЕК РЕЮЕОЙ (ВЩМ РПУФБЧМЕО ДЙБЗОПЪ: ЗЕРБФЙФ ) ЛЙУМПТПДПФЕТБРЙЕК РП НЕФПДЙЛЕ й.т. уплпмйоулпзп.

«дПВТЩК УПЧЕФ»

нПУЛПЧУЛЙК ЛПНУПНПМЕГ » ПФ 25.02.2005З., УФТ. 7)

«зПУРПДШ… Ч НПНЕОФЩ ЮТЕЪЧЩЮБКОЩЕ РПУЩМБЕФ МАДЕК ЙУЛМАЮЙФЕМШОП ВМБЗПДБФОПК ПДБТЈООПУФЙ, ЛБЛ ВЩ рТПТПЛПЧ, УЙМШОЩИ дХИПН Й чЕТПА. оЕ ЙНЕС ПЖЙГЙБМШОПЗП ОБЪОБЮЕОЙС, ЬФЙ МАДЙ УБНЙН ДЕМПН ЧЩДЧЙЗБАФУС ЙЪ ПВЭЕК НБУУЩ Й УФБОПЧСФУС РТЕДЧПДЙФЕМСНЙ ДТХЗЙИ… ьФП РТЕДЧПДЙФЕМШУФЧП ОЕ ЙНЕЕФ ПЖЙГЙБМШОПЗП ИБТБЛФЕТБ, ОЕ СЧМСЕФУС ХУФБОПЧМЕООПК ДПМЦОПУФША Й ОЕ ЧУЕЗДБ ДЕТЦЙФУС УМХЦЕВОЩИ ТБНПЛ. лБЛ Й ЧУСЛПЕ РТПТПЮЕУФЧП - ПОП ЕУФШ МЙЮОЩК РПДЧЙЗ ФБЛЙИ МАДЕК… » (рБФТЙБТИ уЕТЗЙК уФБТПЗПТПДУЛЙК)

йНС аТЙС чМБУПЧБ ЙЪЧЕУФОП ЧУЕНХ НЙТХ. чЩДБАЭЙКУС БФМЕФ XX ЧЕЛБ, РЙУБФЕМШ, РПМЙФЙЛ, зЕТПК пМЙНРЙБД тЙНБ Й фПЛЙП, 5-ФЙ ЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО НЙТБ, 6-ФЙ ЛТБФОЩК - еЧТПРЩ, БЧФПТ ВПМЕЕ 30 -ФЙ НЙТПЧЩИ ТЕЛПТДПЧ, БЧФПТ ДЕУСФЛПЧ ЛОЙЗ, УТЕДЙ ЛПФПТЩИ ЙЪДБООЩЕ ЧП НОПЗЙИ УФТБОБИ НЙТБ Й РЕТЕЧЕДЕОЩ ОБ СЪЩЛЙ ЬФЙИ УФТБО: «уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ », «пЗОЕООЩК ЛТЕУФ », «тХУШ ВЕЪ ЧПЦДС », «пУПВЩК ТБКПО лЙФБС » Й ДТ. ъБ РПМЧЕЛБ ДЕУСФЛЙ ЛХНЙТПЧ ЪЕНМЙ РПДБТЙМЙ аТЙА чМБУПЧХ МАВПЧШ, РПЮФЕОЙЕ, РТЙЪОБОЙЕ. ьФП ПОЙ - аТЙК зБЗБТЙО, нЬТМЙО нПОТП, дЦЙОБ мПММПВТЙДЦЙДБ, бТОПМШД ыЧБТГЕОЕЗЗЕТ - ОБЪЧБМЙ ЕЗП «ЛПТПМЈН Ч ЛПТПМЕЧУФЧЕ лПТПМЕК ».

уЕЗПДОС, ДПТПЗЙЕ ЮЙФБФЕМЙ, аТЙК рЕФТПЧЙЮ чМБУПЧ - РПЮЈФОЩК ЗПУФШ ОБЫЕК ЗБЪЕФЩ. пО ПФЧЕЮБЕФ ОБ РЙУШНП, ЛПФПТПЕ ПЮЕОШ ПЗПТЮБЕФ, ОП, ОБДЕЕНУС, РПНПЦЕФ НОПЗЙН. рТЙЧПДЙН ЕЗП РПМОЩК ФЕЛУФ:

«дПТПЗПК аТЙК рЕФТПЧЙЮ! дПТПЗПК ОБЫ ЮЕМПЧЕЛ!

нОПЗП МЕФ УМЕДЙН ЪБ чБЫЕК УХДШВПК - Й ЗЕТПЙЮЕУЛПК, Й ФТБЗЙЮЕУЛПК, Й РТЕЛТБУОПК. ч ЗБЪЕФЕ «чЕУФОЙЛ ъпц » №7 ЪБ 2001З. РТПЮМБ ЙОФЕТЧША У чБНЙ «уЕВС РТЕПДПМЕФШ». фП, ЮФП чБН РТЙЫМПУШ РТЕПДПМЕФШ Ч ЦЙЪОЙ, ЛБЛХА РЕТЕЦЙФШ УМБЧХ, ЮЕН ЪБРМБФЙФШ ЪБ ЬФП Й УОПЧБ ЧПЪТПДЙФШУС «УБНЩН УЙМШОЩН» ДХИПН, ФЕМПН Й ТБЪХНПН, ОЕ РПД УЙМХ РТПУФЩН МАДСН. ьФП чЩ - ПДЙО Ч РПМЕ ЧПЙО! б ЛБЛ ЦЙФШ ОБН Ч ОЕВПМШЫПН, ЪБФЕТСООПН Ч МЕУБИ, ЧПЕООПН ЗПТПДЛЕ, ОЩОЕ РПФЕТСЧЫЙН УЧПЈ РТЕЦОЕЕ ОБЪОБЮЕОЙЕ? мАДЙ ВТПЫЕОЩ Й ОЙЛПНХ ОЕ ОХЦОЩ. нПЙ УФБТЕОШЛЙЕ ТПДЙФЕМЙ Й НОПЗЙЕ ТПДОЩЕ ЦЙЧХФ Ч мЕОЙОЗТБДЕ, ДТХЪШС - Ч ДТХЗЙИ ЗПТПДБИ. оП ОЙЛФП ЙЪ ОЙИ ОЙЗДЕ ОЕ НПЦЕФ ОБКФЙ ФП, ЮФП чБН РПНПЗБМП УОПЧБ Й УОПЧБ ЧПЪТПЦДБФШУС Й ЦЙФШ УЙМШОЩН Й ЪДПТПЧЩН.

чЩ ПЮЕОШ ХВЕДЙФЕМШОП ПВ ЬФПН ТБУУЛБЪЩЧБМЙ, ДБ Й ОЕ ЧЕТЙФШ чБН ОЕ НПЗХ: ДМС ОБУ чЩ ЧУЕЗДБ ПУФБОЕФЕУШ УЙНЧПМПН НХЦЕУФЧЕООПЗП ВМБЗПТПДУФЧБ Й ЮЕУФОПУФЙ. оП ЧУЕ ЬФЙ «ЮХДЕУБ», ЧЕТПСФОП, ФПМШЛП Ч нПУЛЧЕ. б ЧПЪНПЦОПУФЙ ДПВТБФШУС ДП ОЕЈ ХЦЕ ОЙЛПЗДБ ОЕ ВХДЕФ. рЕТЕНЕОЩ Ч УФТБОЕ ТБЪМХЮЙМЙ МАДЕК, Й НОПЗЙИ - ОБЧУЕЗДБ.

пДОБЦДЩ УМХЫБМБ РТПЗТБННХ еМЕОЩ нБМЩЫЕЧПК П ФТБЧБИ Й ЛБРУХМБИ «уПУХДЙУФЩК ДПЛФПТ», ОП Й ПОБ ОЙЮЕЗП ОЕ ЧЩУЩМБЕФ.

пВУФПСФЕМШУФЧБ ЧЩОХЦДБАФ ОБУ ОЕОБЧЙДЕФШ нПУЛЧХ. дП ЮЕЗП НЩ ДПЦЙМЙ… ч ПДОПК УЧПЕК ЛОЙЗЕ чЩ РТЙЧПДЙФЕ УМПЧБ АТПДЙЧПЗП XIII (!)ЧЕЛБ: «б НЩ, ТХУУЛЙЕ, ДТХЗ ДТХЗБ ЕДЙН Й УЩФЩ ВЩЧБЕН ». тБЪЧЕ С ЧЙОПЧБФБ, ЮФП ОЕ ЦЙЧХ Ч нПУЛЧЕ?

аТЙК рЕФТПЧЙЮ! чЩ УЙМШОЩК ЮЕМПЧЕЛ Й ПЮЕОШ ДПВТЩК. чБУ ХЧБЦБАФ, чЩ НОПЗП ТБЪ ВЩМЙ ДЕРХФБФПН. оЕХЦЕМЙ ОЕМШЪС УДЕМБФШ ФБЛ, ЮФПВЩ УТЕДЙ ЙЪПВЙМЙС ЧТЕДОЩИ ОЕОХЦОПУФЕК РТПДБЧБМЙ ЮФП-ФП ИПТПЫЕЕ ОЕ ФПМШЛП Ч нПУЛЧЕ, ОП Й ДМС ЧУЕЗП ОБЫЕЗП ОБТПДБ, ЛФП Й ПВЕУРЕЮЙЧБЕФ РТПГЧЕФБОЙЕ УФПМЙГЩ?! еУМЙ Х чБУ ВХДЕФ ЧПЪНПЦОПУФШ, ПФЧЕФШФЕ ОБ НПЈ РЙУШНП ЮЕТЕЪ ЛБЛХА-ФП ЗБЪЕФХ. тБУУЛБЦЙФЕ, ЮФП чБУ ЪБУФБЧЙМП РПЧЕТЙФШ Ч ЬФХ ФЕПТЙА БОФЙПЛУЙДБОФПЧ ТБУФЕОЙК? нПЦЕФ ВЩФШ, ЪБ ЬФЙ 2 ЗПДБ «жйфпзбмеойлб » ЙЪПВТЕМБ ЮФП-ФП ОПЧПЕ? оЙЗДЕ ПВ ЬФПН ОЕ РЙЫХФ. рТПУФЙФЕ ЪБ ВЕУРПЛПКУФЧП, ИТБОЙ чБУ зПУРПДШ. (141270, рХЫЛЙОУЛЙК ТБКПО, У. уПЖТЙОП, ХМ. дБМШОСС, Д. 4, ЛЧ. 11 лхмйлпчб оБФБМШС , 50 МЕФ, ЙОЦЕОЕТ).

дБМЕЕ НЩ РТЙЧПДЙН ПФЧЕФ а.р. чМБУПЧБ. рТЕЦДЕ ЧУЕЗП, С ВМБЗПДБТА ТЕДБЛГЙА «нл» ЪБ ЧПЪНПЦОПУФШ ЧУФТЕЮЙ У НПЕК нПУЛЧПК. чПЪЧТБЭБСУШ У ПЮЕТЕДОПЗП УЯЕЪДБ ЙЪ лТЕНМС У БЛБДЕНЙЛПН д.у. мЙИБЮЈЧЩН Й ЛЙЕЧУЛЙН ИЙТХТЗПН о.н. бНПУПЧЩН, НЩ ЧЩЫМЙ ЙЪ лХФБЖШЕК ВБЫОЙ РТСНП Л РЙЛЕФЙТПЧБОЙА ЧТБЮЕК. нЕОС РПТБЪЙМЙ РМБЛБФЩ: «чМБУФШ ПУЧПВПЦДБЕФ ФЕТТЙФПТЙА ПФ ОБУЕМЕОЙС !», «мЕЮЙФШ - ОЕЮЕН !», «мЕЛБТУФЧБ - СД, ЪБТРМБФХ УЯЕМ - зБД !» Й Ф.Д. мЙИБЮЈЧ РПУНПФТЕМ ОБ ОБУ Й ФЙИП УЛБЪБМ: «лБЛ УФЩДОП !»

рТПЫМП НОПЗП МЕФ… рЙУШНБ П ВЕЪЧЩИПДОПН РПМПЦЕОЙЙ ВПМШОЩИ МАДЕК УПУФБЧМСАФ ВПМШЫЙОУФЧП Ч УЕЗПДОСЫОЕК РПЮФЕ.

оБФБЫБ, С ВМБЗПДБТА чБУ ЪБ ФЈРМЩЕ ЮХЧУФЧБ. чБЫБ ЙУФПТЙС НЕОС ПЮЕОШ ФТПОХМБ. лБЛ РТПОЪЙФЕМШОЩ УМПЧБ нБТЙОЩ гЧЕФБЕЧПК: «оЕ УФЩДЙУШ, УФТБОБ тПУУЙС! бОЗЕМЩ ЧУЕЗДБ ВПУЩЕ ».

ч 1994 ЗПДХ Ч зПУДХНЕ С УПУФПСМ Ч ЛПНЙФЕФЕ РП ВЕЪПРБУОПУФЙ Й ЧЧЈМ ЪБЛПО «п ВЕЪПРБУОПУФЙ РБГЙЕОФБ », ТБВПФБС У нЙОЪДТБЧПН тж, РПЬФПНХ ВПМЕЕ ДТХЗЙИ ЪОБА РТПВМЕНЩ ЪДПТПЧШС ОБЫЙИ МАДЕК. оП УДЕМБФШ УЧПК ЧЩВПТ НОЕ РПНПЗ ДТХЗПК УМХЮБК.

оБ 1-ПН УЯЕЪДЕ ДЕРХФБФПЧ ууут бОДТЕК йЧБОПЧЙЮ чПТПВШЈЧ (Ч ФЕ 90-Е ЗПДЩ ЛПОГБ XX ЧЕЛБ нЙОЙУФТ ЪДТБЧППИТБОЕОЙС) РПДБТЙМ НОЕ ЙЪДБООЩК РПД ЕЗП ТЕДБЛГЙЕК «уРТБЧПЮОЙЛ РТБЛФЙЮЕУЛПЗП ЧТБЮБ ». ъОБС ЕЗП Й ХЧБЦБС ЛБЛ ПФМЙЮОПЗП ЗЕНБФПМПЗБ Й ВПМШЫПЗП ХЮЈОПЗП, С УФБМ У ЙОФЕТЕУПН РЕТЕМЙУФЩЧБФШ ЬФПФ УРТБЧПЮОЙЛ, ЛПЗДБ ЛП НОЕ, ЫЙТПЛП ХМЩВБСУШ, РПДПЫЈМ уЧСФПУМБЧ жЈДПТПЧ (ЛБЛ ЦБМШ, ЮФП ЧПФ ФЕРЕТШ ЕЗП ОЕФ У ОБНЙ! уБНПВЩФОЩН ТХУУЛЙН УБНПТПДЛПН ВЩМ ЬФПФ ФБМБОФЙЭЕ-ЮЕМПЧЕЛ!). нЩ У ОЙН ТБЪЗПЧПТЙМЙУШ: «аТПОШЛБ, - УЛБЪБМ ПО НОЕ, - С ДБН ФЕВЕ ДПВТЩК УПЧЕФ. фЩ ЪБВХДЕЫШ ПВ ЬФПН УРТБЧПЮОЙЛЕ, ЕУМЙ РТПЮЙФБЕЫШ ПВ БОФЙПЛУЙДБОФБИ. фЩ ЪОБЕЫШ ЮФП-МЙВП П ОЙИ ?» «ъОБА , - ПФЧЕФЙМ С, - еЭЈ Ч 1964 ЗПДХ ОБ пМЙНРЙБДЕ Ч фПЛЙП С ВЩМ
РПФТСУЈО, ЛБЛ СРПОГЩ ПФОПУСФУС Л УЧПЕНХ ЪДПТПЧША. фБН ХЦЕ ДБЧОП Й ЪБОЙНБАФУС БОФЙПЛЙДБОФБНЙ, РПЬФПНХ Х ОЙИ Й ФБЛБС ЧЩУПЛБС РТПДПМЦЙФЕМШОПУФШ ЦЙЪОЙ ». «б чЩ ЪОБЕФЕ, уЧСФПУМБЧ оЙЛПМБЕЧЙЮ, ЮФП ФБЛПЕ ТБУФЙФЕМШОЩЕ БОФЙПЛУЙДБОФЩ ?» - ЪБДБМ ЕНХ ЧПРТПУ оЙЛПМБК нЙИБКМПЧЙЮ бНПУПЧ , РПДПЫЕДЫЙК Й ЧНЕЫБЧЫЙКУС Ч ОБЫ ТБЪЗПЧПТ. чЕУШ ДБМШОЕКЫЙК ОБЫ ТБЪЗПЧПТ Й ПРТЕДЕМЙМ НПА ДБМШОЕКЫХА РПЪЙГЙА Й НЙТПЧПЪЪТЕОЙЕ…

уПЧТЕНЕООЩК ЮЕМПЧЕЛ ОЕ НПЦЕФ Й ОЕ УРПУПВЕО ЧЩУФТПЙФШ УЧПА ЪБЭЙФХ ПТЗБОЙЪНБ, РПФПНХ ЮФП ЕНХ ЛБФБУФТПЖЙЮЕУЛЙ ОЕ ИЧБФБЕФ ЬФЙИ УБНЩИ БОФЙПЛУЙДБОФПЧ, Й ПО ФЕТСЕФ ЙННХОЙФЕФ, ТБЪТХЫБЕНЩК УЧПВПДОЩНЙ ТБДЙЛБМБНЙ .еЭЈ УП ЧТЕНЈО ВПМШЫПЗП УРПТФБ С РТЙЧЩЛ ЙЪХЮБФШ ДЕКУФЧЙЕ ТБЪМЙЮОЩИ МЕЛБТУФЧ, УПЧЕФХСУШ У ДТХЪШСНЙ - ЧЩДБАЭЙНЙУС ХЮЈОЩНЙ Ч ЖБТНБЛПМПЗЙЙ. й ЮЈФЛП ДМС УЕВС ХУЧПЙМ: ОЙЛБЛБС УЙОФЕФЙЮЕУЛБС ЙМЙ ЙЪЗПФПЧМЕООБС ЖБТНБГЕЧФПН ФБВМЕФЛБ ОЙЛПЗДБ ОЕ УТБЧОЙФУС РП ЬЖЖЕЛФЙЧОПУФЙ У НБУМСОЩН ЬЛУФТБЛФПН МЕЛБТУФЧЕООЩИ ТБУФЕОЙК, ФБЛ ЛБЛ ДМС ФБВМЕФЙТПЧБОЙС РТЙ ЕЈ РТЙЗПФПЧМЕОЙЙ Ч ОЕЈ ЧЧПДЙФУС НОПЗП УЙОФЕФЙЮЕУЛЙИ ОБРПМОЙФЕМЕК. рПЬФПНХ ТБУФЙФЕМШОЩЕ БОФЙПЛУЙДБОФЩ Ч ФБВМЕФЙТПЧБООПН ЧЙДЕ УПИТБОЙФШ ОЕЧПЪНПЦОП!

дМС МЙЛВЕЪБ УППВЭБА: БОФЙПЛУЙДБОФЩ - ЬФП ЬЖЖЕЛФЙЧОЩЕ НБУМСОЩЕ ЧЩФСЦЛЙ-ЬЛУФТБЛФЩ МЕЛБТУФЧЕООЩИ ТБУФЕОЙК !

йЪ ЙЪЗПФБЧМЙЧБЕНЩИ БОФЙПЛУЙДБОФПЧ НЕДЖЙТНБНЙ «уПУХДЙУФЩК ДПЛФПТ » Й орг «»жЙФПЗБМЕОЙЛБ » С РПЛХРБА Й РТЙОЙНБА ФПМШЛП: «лбмшгйк -кпд У ЖЙФПЛПНРМЕЛУПН », «йнхжйф », «цемхдпюощк дплфпт », «нБУМП ГЕМЕВОПЕ У ъпмпфщн лптоен ». рПФПНХ ЮФП Ч ОЙИ РТЙУХФУФЧХАФ ВЙПЖМБЧПОПЙДОЩЕ ЖТБЛГЙЙ, УПДЕТЦБЭЙЕ ДМЙООЩЕ НПМЕЛХМЩ У ПФЛТЩФПК ЗЙДТПЛУЙМШОПК ЗТХРРПК, ОЕПВИПДЙНПК ДМС РПЧЩЫЕОЙС ЙННХОЙФЕФБ ПТЗБОЙЪНБ Й «ХМБЧМЙЧБОЙС» Й ЧЩЧПДБ ЙЪ ПТЗБОЙЪНБ УЧПВПДОЩИ ТБДЙЛБМПЧ.

уЕКЮБУ НОЕ 69 У ОЕВПМШЫЙН МЕФ (ТЕД. ОБ ЖЕЧТБМШ 2005З.), С РТПЖЕУУЙПОБМШОП ФТЕОЙТХАУШ У РПДОСФЙЕН ВПМШЫЙИ ФСЦЕУФЕК ЮЕТЕЪ ДЧБ ДОС ОБ ФТЕФЙК. нПК УБНЩК ВПМШЫПК ФТЕОЙТПЧПЮОЩК ЧЕУ ОБ ЫФБОЗЕ = 185 ЛЗ, Й ПО РПУФПСООП ТБУФЈФ. нПЈ УФБВЙМШОПЕ «ТБВПЮЕЕ» ДБЧМЕОЙЕ 110/70 , РХМШУ УЕТДЕЮОЩИ УПЛТБЭЕОЙК - 64 ХДБТБ Ч НЙОХФХ. лТПНЕ ЖЙЪЙЮЕУЛЙИ ФТЕОЙТПЧПЛ С РТПДПМЦБА ЧЕУШНБ БЛФЙЧОП Й РТПДХЛФЙЧОП ЪБОЙНБФШУС ФЧПТЮЕУЛПК Й ЙЪДБФЕМШУЛПК ТБВПФПК, ЧЩРХУЛБС ЛОЙЗХ ЪБ ЛОЙЗПК Й ОБРТСЦЈООП ЕЦЕДОЕЧОП ТБВПФБС ЪБ ЛПНРШАФЕТПН. ьФЙ УФБВЙМШОЩЕ РБТБНЕФТЩ Й ТБВПФПУРПУПВОПУФШ РПДДЕТЦЙЧБФШ Ч ФЕЮЕОЙЕ РПУМЕДОЙИ МЕФ НОЕ РПНПЗБЕФ ФБЛЦЕ РТЙЈН ЬФЙИ РТЕРБТБФПЧ-БОФЙПЛЙДБОФПЧ.

еЭЈ РПМПЦЙФЕМШОЩЕ РТЙНЕТЩ ЙУРПМШЪПЧБОЙС БОФЙПЛУЙДБОФПЧ Ч РПЧУЕДОЕЧОПК ЦЙЪОЙ. с ЪОБА НОПЗЙИ МАДЕК, РТЙЛПЧБООЩИ Л РПУФЕМЙ ЙМЙ Л ЙОЧБМЙДОПК ЛПМСУЛЕ, РЕТЕОЈУЫЙИ ЙОУХМШФ ЙМЙ ЙНЕАЭЙИ ОБТХЫЕОЙЕ ПРПТОП-ДЧЙЗБФЕМШОПЗП БРРБТБФБ, ЛПФПТЩЕ РП НПЕНХ УПЧЕФХ ОБЮБФШ РТЙОЙНБФШ «упухдйуфщк дплфпт » ХЦЕ ЮЕТЕЪ ОЕУЛПМШЛП НЕУСГЕЧ УФБОПЧСФУС ОБ ОПЗЙ Й Х ОЙИ РПМОПУФША ЧПУУФБОБЧМЙЧБАФУС ТЕЮЕЧЩЕ ОБТХЫЕОЙС. зДЕ НПЦОП ЛХРЙФШ ФБЛПК РТЕРБТБФ? пФЧЕЮБА - Ч ОБУФПСЭЕЕ ЧТЕНС (ТЕД. ЧЕУОБ 2005З.) Ч МАВПК ЗПНЕПРБФЙЮЕУЛПК БРФЕЛЕ. нОЕ НПС ДПЮШ «уПУХДЙУФЩК ДПЛФПТ » РПЛХРБЕФ ТЕЗХМСТОП Ч БРФЕЛЕ «оБДЕЦДБ » ОБ ХМ. нБТПУЕКЛБ Ч нПУЛЧЕ , ФБН ЬФПФ РТЕРБТБФ ЙНЕЕФУС ЧУЕЗДБ. лБУБФЕМШОП ДТХЗЙИ ЗПТПДПЧ Й ЧЕТЕУЕК, ФПМШЛП чБЫ МЕЮБЭЙК ЧТБЮ ДПМЦЕО Й УНПЦЕФ ПРТЕДЕМЙФШ ОБМЙЮЙЕ ЬФПЗП РТЕРБТБФБ Ч чБЫЕК БРФЕЛЕ.

й Ч ЪБЛМАЮЕОЙЙ ЬФПЗП ЙОФЕТЧША С УЛБЦХ ЧУЕН ЮЙФБФЕМСН УМЕДХАЭЕЕ: С ХЦЕ ПЛПМП 20 -ФЙ РПУМЕДОЙИ МЕФ ОЕ ВЩМ Ч ВПМШОЙГЕ Й РПМЙЛМЙОЙЛЕ Й ЮХЧУФЧХА УЕВС ЗПТБЪДП МХЮЫЕ, ЮЕН Ч УЧПЙ УПТПЛ МЕФ. рТЙУМХЫБКФЕУШ Л УЧПЕНХ ПТЗБОЙЪНХ, РПДЧЕДЙФЕ ЙФПЗ УЧПЙН ПЫЙВЛБН, ОБКДЙФЕ ЙМЙ ПРТЕДЕМЙФЕ УБНЙ ЙМЙ У РПНПЭША ОБДЈЦОЩИ, РТПЧЕТЕООЩИ МАДЕК РЕТЧПРТЙЮЙОХ чБЫЙИ ВЕД Й ЙЪВБЧШФЕУШ ПФ ОЙИ УБНПУФПСФЕМШОП(!), ВПМШЫЕ Й МХЮЫЕ чБУ чБН ОЙЛФП ОЕ РПНПЦЕФ! рПЧЕТШФЕ НОЕ: - ЬФП ЧРПМОЕ ЧПЪНПЦОП! фПЗП, ЛФП НПЦЕФ(!), ОП ОЕ РПВЕЦДБЕФ УЧПА ВПМЕЪОШ, ОБДЕСУШ ОБ РПУФПТПООАА РПНПЭШ ЙМЙ ОБ ЛБЛХА-ФП НЙЖЙЮЕУЛХА ФБВМЕФЛХ, УРПУПВОХА РПНПЮШ, НОЕ РТПУФП ЦБМШ!.. чЕДШ ДБЦЕ ОЕ ФБЛ ЧБЦОП, УЛПМШЛП ПУФБМПУШ РТПЦЙФШ, ЧБЦОП - ЛБЛ !

вХДШФЕ УБНЙ ЛХЪОЕГБНЙ Й ЧТБЮЕЧБФЕМСНЙ УЧПЕЗП ЪДПТПЧШС! чБЫ а.р. чМБУПЧ.

«ыЛЧБМ РЙУЕН»

(чЩВПТПЮОЩК ЛПОУРЕЛФ ТЕДБЛГЙПООПК УФБФШЙ Ч ЗБЪЕФЕ «нПУЛПЧУЛЙК ЛПНУПНПМЕГ » ПФ 15.04.2005З., УФТ. 9)

оЕДБЧОП, 25 ЖЕЧТБМС 2005З. ОБ УФТБОЙГБИ «нл» ЧЩ ЧУФТЕФЙМЙУШ У ЛХНЙТПН НЙММЙПОПЧ, пМЙНРЙКУЛЙН ЗЕТПЕН, ЙЪЧЕУФОЩН ПВЭЕУФЧЕООЩН ДЕСФЕМЕН Й РЙУБФЕМЕН аТЙЕН рЕФТПЧЙЮЕН чмбупчщн.

рТПВМЕНЩ ЪДПТПЧШС, МЙЮОЩК ПРЩФ… юФП ФБЛПЕ ТБУФЙФЕМШОЩК БОФЙПЛУЙДБОФ «упухдйуфщк дплфпт»? юФП РТЕДРПЮЕУФШ Ч НЙТЕ МЕЛБТУФЧ Й РПЮЕНХ Й НОПЗПЕ ДТХЗПЕ…

рХВМЙЛБГЙС «дпвтщк упчеф» Й ЧУФТЕЮБ У аТЙЕН чМБУПЧЩН ЧЩЪЧБМБ ЫЛЧБМ ЪЧПОЛПЧ, ЧПРТПУПЧ Й РЙУЕН. й ИПФС аТЙК рЕФТПЧЙЮ ПЛПОЮЙМ уХЧПТПЧУЛПЕ ХЮЙМЙЭЕ Й чПЕООП-ЧПЪДХЫОХА ЙОЦЕОЕТОХА БЛБДЕНЙА ЙН. цХЛПЧУЛПЗП, НОПЗЙЕ ЕЗП ДБЧОП ХЧБЦБАФ ЛБЛ ЧТБЮБ.

юЙФБЕН: 470030 З. лБТБЗБОДБ, ХМ. нХУФБЖЙОБ, Д. 11, ЛЧ. 9, еМЕХМПЧХ бДПМШЖХ лХТНБОЗБМЙЕЧЙЮХ.

«дПТПЗПК аТЙК рЕФТПЧЙЮ! с ХДЙЧМЈО, ЮФП чЩ ЪБЛПОЮЙМЙ цХЛПЧЛХ. чЕДШ НЩ-ФП ИПТПЫП ЪОБЕН, ЮФП чЩ ЧТБЮ…» 10 ЙАМС 1986 ЗПДБ Ч «лПНУПНПМШУЛПК РТБЧДЕ» РПСЧЙМБУШ УФБФШС йООЩ тХДЕОЛП «бФМЕФ», ЛПФПТХА НОПЗЙЕ ИТБОСФ Й РП УЕК ДЕОШ. пОБ ФПЗДБ ЧРЕТЧЩЕ РТЙПФЛТЩМБ ОЕЛПФПТЩЕ УФПТПОЩ ЬФПК ХДЙЧЙФЕМШОПК НОПЗПЗТБООПК МЙЮОПУФЙ. «…уФХМШС Х УФЕО. вЕМЩЕ УФЕОЩ, ЧУЕ Ч ЧЩУЛБЪЩЧБОЙСИ ЧЕМЙЛЙИ Й ДТЕЧОЙИ. й ЧДТХЗ ЧЙЦХ РПД ПДОЙН БЖПТЙЪНПН РПДРЙУШ: аТЙК чМБУПЧ. юФП ЬФП? с У ЙОУФЙФХФЕ ПВЭЕК РУЙИПМПЗЙЙ бро ууут… оП ЪДЕУШ ФПЦЕ ЦЙЧЈФ чМБУПЧ. йДЈФ МЕЮЕОЙЕ МПЗПОЕЧТПЪБ. дПЛФПТ аМЙС оЕЛТБУПЧБ РПЧФПТСЕФ: «лБЛ ЗПЧПТЙМ ОБН аТЙК рЕФТПЧЙЮ? лБЛ ПО ХЮЙМ ОБУ? уМПНБК УФБТЩК ИБТБЛФЕТ! уФБТЩК ИБТБЛФЕТ ЗТПЪЙФ УФБТПК ВПМЕЪОША». оП РТЙ ЮЈН ЦЕ ЪДЕУШ чМБУПЧ? пО ЦЕ ОЕ ЧТБЮ! «п, - ПФЧЕЮБЕФ оЕЛТБУПЧБ, - чМБУПЧ ВПМШЫЕ, ЮЕН ЧТБЮ. юХДПДЕКУФЧЕООЩЕ ЕЗП ЪБОСФЙС У ВПМШОЩНЙ! пО ЙЪМЕЮЙЧБМ ЪБЙЛБОЙС, ОЕРПДЧМБУФОЩЕ ОЙЛБЛЙН ЧТБЮБН. юЕТЕЪ ЮБУЩ, ДОЙ, ОЕДЕМЙ ЙЪНЕОСМЙУШ ОЕ ФПМШЛП ТЕЮШ - УБНЙ МАДЙ! оЕ РПЧЕТЙМБ ВЩ, ЕУМЙ ВЩ ОЕ ЧЙДЕМБ УЧПЙНЙ ЗМБЪБНЙ».

рП НОПЗПЮЙУМЕООЩН РТПУШВБН УЕЗПДОС аТЙК рЕФТПЧЙЮ ПФЧЕЮБЕФ ЮЙФБФЕМСН.

рТЕЦДЕ ЧУЕЗП, ВМБЗПДБТА ЪБ ФЈРМЩК ПФЛМЙЛ. рПТБЦБЕФ НХЦЕУФЧП МАДЕК, ПУПВЕООП ЦЕОЭЙО. лБЛ ЦЕ Ч УЧПЈН ЗПТЕ ЧЩ ДПВТЩ Й НЙМПУЕТДОЩ! оП УБНЩЕ ВЕЪЪБЭЙФОЩЕ УЕЗПДОС - ДЕФЙ Й УФБТЙЛ, ЬФЙ РЙУШНБ ПЮЕОШ ЗПТЕУФОЩЕ.

еУФШ ЧПРТПУ, ЛПФПТЩК ЪБДБАФ НОЕ РТБЛФЙЮЕУЛЙ ЧУЕ: - рПЮЕНХ С НОПЗП МЕФ РТЕДРПЮЙФБА ПДОЙ Й ФЕ ЦЕТБУФЙФЕМШОЩЕ БОФЙПЛУЙДБОФЩ нПУЛПЧУЛПЗП ЖБТНРТПЙЪЧПДУФЧБ «жйфпзбмеойлб» («уПУХДЙУФЩК ДПЛФПТ», «цЕМХДПЮОЩК ДПЛФПТ» Й ДТ. уН. УФБФША ЧЩЫЕ.) ? чЕДШ НОПЗП ОПЧЕКЫЙИ ЪБРБДОЩИ УТЕДУФЧ. рПЮЕНХ ЧУЈ-ФБЛЙ БОФЙПЛУЙДБОФЩ?! с УМЕДХА УЧПЕК РТЙЧСЪБООПУФЙ Л ТБУФЙФЕМШОЩН БОФЙПЛУЙДБОФБН ХЦЕ ВПМЕЕ 10-ФЙ МЕФ Й РТЕЛТБУОП УЕВС ЮХЧУФЧХА.

оП УПЧУЕН ОЕДБЧОП (27 УЕОФСВТС 2004З. Ч 23 ЮБУБ) С ЪБРЙУБМ ЙОФЕТЕУОПЕ УППВЭЕОЙЕ РП ЛБОБМХ «дЙУЛБЧЕТЙ ». чПФ ЕЗП ЖТБЗНЕОФ: «ч ЙОУФЙФХФЕ вБЛБ Ч лБМЙЖПТОЙЙ ДПЛФПТ уБКНПО нБМПЧ ЙЪХЮБЕФ РТПВМЕНХ УФБТЕОЙС Й ВПМЕЪОЕК, ФЕУФЙТХС БОФЙПЛУЙДБОФЩ. фЕ НОПЗПЛМЕФПЮОЩЕ ПТЗБОЙЪНЩ, ЛПФПТЩЕ РПМХЮБМЙ БОФЙПЛУЙДБОФОПЕ МЕЛБТУФЧП, РПЗМПЭБАЭЕЕ УЧПВПДОЩЕ ТБДЙЛБМЩ, ЦЙМЙ ЧДЧПЕ ВПМШЫЕ, ЮЕН ФЕ, ЛФП ЕЗП ОЕ РПМХЮБМ. йОУФЙФХФ вБЛБ Ч лБМЙЖПТОЙЙ ДЕМБЕФ ЧЩЧПД: - БОФЙПЛУЙДБОФ УФБОЕФ ЬМЙЛУЙТПН ДПМЗПМЕФЙС! » йОУФЙФХФ вБЛБ ЪБОЙНБЕФУС ТБЪТБВПФЛПК ФЕИОПМПЗЙЙ РП УПЪДБОЙА ЙУЛХУУФЧЕООЩИ БОФЙПЛУЙДБОФПЧ, Б НЩ ХЦЕ 10 МЕФ РТЙОЙНБЕН ОБФХТБМШОЩЕ ТБУФЙФЕМШОЩЕ БОФЙПЛУЙДБОФЩ! чЩЧПДЩ ДЕМБКФЕ УБНЙ …

дТХЗПЕ ЙУУМЕДПЧБОЙЕ. хъй РПЛБЪЩЧБЕФ ИПТПЫЕЕ УПУФПСОЙЕ УПУХДПЧ Х ИХДЩИ. оП ЬФП РМПИП ДМС ЛПУФЕК - ЧПЪОЙЛБЕФ ПУФЕПРПТПЪ , ПРБУОПУФШ РЕТЕМПНБ ЫЕКЛЙ ВЕДТБ . оП ЧПФ МЕФХЮБС НЩЫШ НОПЗП ЕУФ, Б ЦЙЧЈФ ДПМЗП. рПФПНХ ЮФП НОПЗП ДЧЙЗБЕФУС? еУФШ ПРТПЧЕТЗБАЭЙК РТЙНЕТ: ЧПМОЙУФЩК РПРХЗБК НБМП ДЧЙЗБЕФУС, ПЮЕОШ НОПЗП ЕУФ Й ЦЙЧЈФ ВПМЕЕ 18-ФЙ МЕФ! лБЛ ЦЕ ПО РТПФЙЧПУФПЙФ УЧПВПДОЩН ТБДЙЛБМБН?

рТЙОЙНБКФЕ «упухдйуфщк дплфпт » Й чЩ ЙЪВБЧЙФЕУШ ПФ НОПЗЙИ ВПМЕЪОЕК Й ОЕДХЗПЧ!

дБМЕЕ УМЕДХАФ УУЩМЛЙ ОБ НОПЗПЮЙУМЕООЩЕ РЙУШНБ, БДТЕУПЧБООЩЕ аТЙА рЕФТПЧЙЮХ, У ВМБЗПДБТОПУФСНЙ Й РТЙЪОБФЕМШОПУФША ЕНХ ЪБ ТЕЛПНЕОДБГЙЙ РП ЙУРПМШЪПЧБОЙА ТБУФЙФЕМШОЩИ БОФЙПЛУЙДБОФПЧ Й РТЕРБТБФПЧ ЬФПК ЗТХРРЩ: «упухдйуфщк дплфпт », «йнхжйф » Ч МЕЮЕОЙЙ ТБЪМЙЮОЩИ ВПМЕЪОЕК Х ЧЪТПУМЩИ Й ДЕФЕК Ч ТБЪМЙЮОПН ЧПЪТБУФЕ ЙЪ ЦЙЪОЙ.

й Ч ЛПОГЕ ЬФПК ЧУФТЕЮЙ аТЙК рЕФТПЧЙЮ ЦЕМБЕФ ЧУЕН ЮЙФБФЕМСНДПУФПКОПК Й РТПДХЛФЙЧОПК ЧУФТЕЮЙ ЧЕУОЩ 2005З. Й РПЦЕМБОЙС: ЦЕОЭЙОБН - ОПЧЩИ ОБДЕЦД, НХЦЮЙОБН - ОПЧЩИ ЧПЪНПЦОПУФЕК, ЧУЕН - МАВЧЙ, ЪДПТПЧШС, УЙМЩ ЧПМЙ Й ДХИБ Ч ВПТШВЕ У ОЕДХЗБНЙ Й ДБМШОЕКЫЕК ЦЙЪОЙ Ч ЛПОФБЛФЕ Й УПЗМБУЙЙ УП УЧПЙН ПТЗБОЙЪНПН Й УЧПЙН ЧОХФТЕООЙН ЗПМПУПН.

дБМЕЕ РТЙЧПДЙН ВПМЕЕ РПДТПВОЩЕ ВЙПЗТБЖЙЮЕУЛЙЕ ДБООЩЕ П аТЙЙ рЕФТПЧЙЮЕ чмбупче ЙЪ ТБЪМЙЮОЩИ ЙОЖПТНБГЙПООЩИ ДПЛХНЕОФПЧ Й НБФЕТЙБМПЧ унй.

чМБУПЧ аТЙК рЕФТПЧЙЮ

чМБУПЧ аТЙК рЕФТПЧЙЮ (Т. 1935), УРПТФУНЕО (ФСЦЈМБС БФМЕФЙЛБ), ЪБУМХЦЕООЩК НБУФЕТ УРПТФБ (1959), РЙУБФЕМШ, РХВМЙГЙУФ. юЕНРЙПО пМЙНРЙКУЛЙИ ЙЗТ (1960), ОЕПДОПЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО НЙТБ, еЧТПРЩ Й ууут (1959—64), НОПЗПЛТБФОЩК ТЕЛПТДУНЕО НЙТБ Ч ФСЦЈМПН ЧЕУЕ. лОЙЗЙ: «уЕВС РТЕПДПМЕФШ» (1964), «пУПВЩК ТБКПО лЙФБС» (1973), «уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ» (1989), «пЗОЕООЩК ЛТЕУФ» (1991) Й ДТ. ч 1996 ВБММПФЙТПЧБМУС ОБ РПУФ РТЕЪЙДЕОФБ тПУУЙКУЛПК жЕДЕТБГЙЙ.

уФБФШС ЙЪ ЗБЪЕФЩ «лПНУПНПМШУЛБС РТБЧДБ» ПФ 15.12.2005З.

пМЙНРЙКУЛЙК ЮЕНРЙПО РП ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛЕ аТЙК чмбупч : - «ч 70 МЕФ С РПДОЙНБА 185 ЛЙМПЗТБННПЧ». «» ПФРТБЪДОПЧБМ АВЙМЕК Й РПУМЕ 9 МЕФ ЪБФЧПТОЙЮЕУФЧБ ДБМ ЙОФЕТЧША ЛПТТЕУРПОДЕОФХ «лр»

лПЗДБ-ФП У аТЙЕН чМБУПЧЩН УТБЧОЙЧБМЙ ФПМШЛП ПДОПЗП - аТЙС зБЗБТЙОБ. дП УЙИ РПТ ФСЦЕМПБФМЕФЩ НЙТБ РТЙЪОБАФ чМБУПЧБ ЙДЕБМПН. зХВЕТОБФПТ ЫФБФБ лБМЙЖПТОЙС ЪОБНЕОЙФЩК БЛФЕТ бТОПМШД ыЧБТГЕОЕЗЗЕТ ЧУА ЦЙЪОШ УЮЙФБМ аТЙС рЕФТПЧЙЮБ УЧПЙН ЛХНЙТПН Й УРЕГЙБМШОП РТЙЕЪЦБМ Ч тПУУЙА ЧУФТЕФЙФШУС У ОЙН. дЕЧСФШ МЕФ ОБЪБД (Ч 1996З .) чМБУПЧ ВБММПФЙТПЧБМУС ОБ РПУФ рТЕЪЙДЕОФБ тПУУЙЙ, Б РПФПН ЙУЮЕЪ... рЙУБМЙ ДБЦЕ, ЮФП ПО УЛПОЮБМУС.

5 ДЕЛБВТС 2005 ЗПДБ аТЙК чМБУПЧ ПЮЕОШ УЛТПНОП ПФНЕФЙМ 70-МЕФЙЕ . оП ЕЗП РПЪДТБЧЙМЙ ОЕ ФПМШЛП ВМЙЪЛЙЕ Й ДТХЪШС, ОП Й рТЕЪЙДЕОФ тПУУЙЙ. ъОБЮЙФ, РПНОСФ П ОЕН Й ОБ УБНПН ЧЕТИХ... уЕЗПДОС чМБУПЧ РП-РТЕЦОЕНХ Ч ПФМЙЮОПК ЖПТНЕ. тБЪЧЕ ЮФП УЕДЙОЩ УФБМП ВПМШЫЕ. оБ ДОСИ ЧЩЫМБ ЕЗП ОПЧБС ЛОЙЗБ «лТБУОЩЕ ЧБМЕФЩ ». пОБ П ЦЙЪОЙ Ч cХЧПТПЧУЛПН ХЮЙМЙЭЕ, П МАВЧЙ, П УЧЕТЫЙЧЫЙИУС НЕЮФБИ Й ОБДЕЦДБИ.

«б ТБЪЧЕ чМБУПЧ ЦЙЧ?»

- аТЙК рЕФТПЧЙЮ, ЛХДБ ЧЩ РТПРБМЙ? рПЮЕНХ ФБЛ ДПМЗП, РПЮФЙ 10 МЕФ, ОЕ ПВЭБМЙУШ У ЦХТОБМЙУФБНЙ Й ОЕ РПСЧМСМЙУШ ОБ ЬЛТБОБИ? рПУМЕ РТЕЪЙДЕОФУЛЙИ ЧЩВПТПЧ 1996 ЗПДБ ЧБУ ОЙЛФП ОЕ ЧЙДЕМ...

РТЕЦДЕ ЧУЕЗП, ВМБЗПДБТА ТЕДБЛГЙА «лр» ЪБ ЧПЪНПЦОПУФШ ЧУФТЕЮЙ У ЮЙФБФЕМСНЙ. иПЮЕФУС ПФЧЕФЙФШ ЧПРТПУПН ОБ ЧПРТПУ: ЬФП ЧЩ ЛХДБ РТПРБМЙ? дБ, С ХЮБУФЧПЧБМ Ч ЧЩВПТБИ РТЕЪЙДЕОФБ 1996 ЗПДБ Й УФПМЛОХМУС У ФБЛПК МПЦША Й ЛМЕЧЕФПК... нЕОС ОЕПДОПЛТБФОП РТЙЗМБЫБМЙ Ч «рТЕЪЙДЕОФ-пФЕМШ», ЗДЕ ВЩМ ЧЩВПТОЩК ЫФБВ еМШГЙОБ. с НПЗ УДЕМБФШ ЧЩВПТ. йМЙ ЙЗТБФШ РП ЙИ РТБЧЙМБН, Й ФПЗДБ НОЕ РТЕДМБЗБМЙ РБТФЙА, ДЕОШЗЙ, ЧЩУПЛЙК ТЕКФЙОЗ, ЫЙТПЛЙК ДПУФХР Ч унй. йМЙ РПМОБС ВМПЛБДБ Ч РЕЮБФЙ, ОПМШ РТПГЕОФПЧ ОБ ЧУЕИ ЧЩВПТБИ, ПЮЕОШ ФТХДОПЕ ВХДХЭЕЕ. й С ЬФПФ ЧЩВПТ УДЕМБМ... фПЗДБ ЪБ ДЧЕ ОЕДЕМЙ ДП ЗПМПУПЧБОЙС РП УФТБОЕ РХУФЙМЙ «уРЕГЧЩРХУЛ» У ОЕЛТПМПЗПН, ЮФП С ХНЕТ... уЕКЮБУ 2005 ЗПД. оБ ЛОЙЦОПК ЧЩУФБЧЛЕ Л ДЙТЕЛФПТХ ЙЪДБФЕМШУФЧБ, ЮФП УЕКЮБУ ЧЩРХУФЙМ НПА ЛОЙЗХ «лТБУОЩЕ ЧБМЕФЩ », РПДПЫМБ ЦЕОЭЙОБ Й УРТПУЙМБ: «б ТБЪЧЕ чМБУПЧ ЦЙЧ? »

с ИПТПЫП ЪОБА РПДОПЗПФОХА ЬФЙИ ЧЩВПТПЧ.

- рПЮЕНХ ЧЩ ПВ ЬФПН ОЕ ОБРЙЫЕФЕ ЛОЙЗХ?

РПФПНХ ЮФП ЬФП ОЙЮЕЗП ОЕ ЙЪНЕОЙФ. с ИПФЕМ ОБРЙУБФШ ОЕУЛПМШЛП ДТХЗЙИ ТБВПФ, РПДПЫМП ЧТЕНС, ЛПЗДБ ХЦЕ ОЕМШЪС ФСОХФШ.

- б ЧПФ ЧБЫ ДБЧОЙК ЪОБЛПНЩК бТОПМШД ыЧБТГЕОЕЗЗЕТ УДЕМБМ УЕВЕ ЛБТШЕТХ - УФБМ ЗХВЕТОБФПТПН лБМЙЖПТОЙЙ. йЪНЕОЙМУС МЙ ПО У ФПЗП НПНЕОФБ, ЛБЛ ХЫЕМ Ч РПМЙФЙЛХ?

ЧЩ ЪОБЕФЕ, Ч РПМЙФЙЛХ ОЕ «ХИПДСФ». еУМЙ ЮЕМПЧЕЛ ЧУЕК ЦЙЪОША ЪБУМХЦЙМ ХЧБЦЕОЙЕ Й ПЮЕОШ РПРХМСТЕО, ЬФП ХЦЕ РПМЙФЙЛБ. йЪНЕОЙМУС МЙ ПО? с ОЕ НПЗХ ПВ ЬФПН УХДЙФШ.

- рПУМЕ ХИПДБ ЙЪ УРПТФБ НОПЗЙЕ УРПТФУНЕОЩ РТПРБДБАФ. нПЦОП МЙ ЪБОСФШУС ЕЭЕ ЮЕН-ОЙВХДШ, ЛТПНЕ ФТЕОЕТУЛПК ТБВПФЩ?

С ЧУЕЗДБ ЪБДХНЩЧБМУС ОБД УХФША УРПТФБ: ОХЦОЩ МЙ УФТБОЕ МАДЙ, ЛПФПТЩЕ НПЗХФ ФПМШЛП ВЕЗБФШ ЙМЙ ФПМШЛП РТЩЗБФШ? тБЪЧЕ УРПТФ ЙУЛМАЮБЕФ УБНХ ЦЙЪОШ, МАВПЧШ, ЪОБОЙС, ФЧПТЮЕУФЧП? чЩ РТБЧЩ, С ЪОБМ НОПЗЙИ ЧЕМЙЛЙИ УРПТФУНЕОПЧ, ЛПФПТЩЕ РПФПН УРЙЧБМЙУШ Й ДБЦЕ ЛПОЮБМЙ ЦЙЪОШ УБНПХВЙКУФЧПН. ъДЕУШ ЧУЈ ЪБЧЙУЙФ ПФ ЮЕМПЧЕЛБ, ПФ ЕЗП ЧПМЙ Й УЙМЩ ДХИБ, ПФ ЕЗП ЧЕТЩ Ч УБНХ ЦЙЪОШ, ЕЗП УРПУПВОПУФЙ РПДБЧЙФШ ЗПТДЩОА. ьФП ОЕРТПУФП. оП ОЕМШЪС ЪБНЩЛБФШУС ОБ ХЪПУФЙ РПВЕД, ЛБЛ ВЩ ПОЙ ОЙ ВЩМЙ МЕУФОЩ. пФМЙЮОП ЪБНЕФЙМБ нБТЙОБ гЧЕФБЕЧБ: ЕУФШ МАДЙ У ЦБЦДПК ЪБОСФПУФЙ - ПОЙ ЧУЕЗДБ ЙЭХФ, ЮЕН ЪБОСФШУС. б ЕУФШ У ДБТПН ЪБОСФПУФЙ - ПОЙ ЧУЕЗДБ ЪБОСФЩ.

ъБВЕЗ ЪБ ДМЙООЩН ТХВМЕН

- аТЙК рЕФТПЧЙЮ, Ч УПЧТЕНЕООПН УРПТФЕ ЧУЕ РПУФТПЕОП ОБ УФТЕНМЕОЙЙ Л ВПМШЫЙН ДЕОШЗБН. ч ЧБЫХ НПМПДПУФШ УРПТФ ВЩМ ЮБУФША ЙДЕПМПЗЙЙ ууут. б Ч ЮЕН ЧППВЭЕ УНЩУМ УРПТФБ?

Б ЛБЛ ЧЩ ДХНБЕФЕ, ЪБЮЕН БМШРЙОЙУФЩ РПЛПТСАФ ЧЕТЫЙОЩ? ъБДЩИБАФУС, ЗЙВОХФ? ъБЮЕН ЙДХФ ОБ уЕЧЕТОЩК РПМАУ? ъБЮЕН лПОАИПЧ ОБ СИФЕ ВПТПЪДЙФ ПЛЕБО? тБЪЧЕ ЧУЕ ПОЙ ЙЭХФ ДЕОЕЗ? фПФ, ЛФП ФПТЗХЕФУС ЪБ ЗПОПТБТЩ, ПЮЕОШ ВЩУФТП РЕТЕУФБЕФ ВЩФШ УРПТФУНЕОПН. фПФ, ЛФП ИПЮЕФ ВЩФШ УЙМШОЩН, ПФЧБЦОЩН, - ФПФ УФБОПЧЙФУС ЙН. оБУФПСЭЙК НХЦЮЙОБ ОЕ НПЦЕФ ЙЪВЕЗБФШ УРПТФБ. й ЕУМЙ ПО МАВЙФ ЦЕОЭЙОХ, ПО ПВСЪБО ВЩФШ ЪДПТПЧЩН, УЙМШОЩН, ЭЕДТЩН. лПЗДБ С ОБЮЙОБМ ФТЕОЙТПЧБФШУС, ФП Й РПОСФЙС ОЕ ЙНЕМ, ЮФП УРПТФПН НПЦОП ЪБТБВБФЩЧБФШ. мАВПЧШ Л тПДЙОЕ ВЩМБ ЧЕДХЭЙН ОБЮБМПН.

- чЩ УЕКЮБУ ЪБОЙНБЕФЕУШ УРПТФПН?

ДБ, С РТПЖЕУУЙПОБМШОП ФТЕОЙТХАУШ 2 - 3 ТБЪБ Ч ОЕДЕМА. ьФП ПДОП ЙЪ ПЮЕОШ ОЕНОПЗЙИ ЪБОСФЙК, ОБ ЮФП С ПФЧМЕЛБАУШ ПФ МЙФЕТБФХТЩ Й ЧПЕООПК ЙУФПТЙЙ. оП С МАВМА УРПТФ ВЕЪЪБЧЕФОП, ВЕЪ ОЕЗП НЕОС ОЕ УФБОЕФ ОЕ ФПМШЛП Ч ЖЙЪЙЮЕУЛПН УНЩУМЕ, ОП Й Ч ДХИПЧОПН.

- чБЫ ТЕЛПТД УЕКЮБУ?

ЗПД ОБЪБД ИПФЕМ РПДОСФШ 200 ЛЗ, ОП ПУФБОПЧЙМУС ОБ 185 - УФТБЫОПЧБФП УФБМП ЪБ УПУХДЩ. рПДТБЦБФШ НОЕ ОЕ ОБДП , С ЧЕДШ ЙЗТБА Ч ЦЕМЕЪОЩЕ ЙЗТЩ ЧУА ЦЙЪОШ, Й ОБЗТХЪЛЙ ДМС 70 МЕФ ПЮЕОШ РТЙМЙЮОЩЕ. б ЧПФ ОБКФЙ УЧПА ЖПТНХ ЪБОСФЙК ЦЕМБА ЛБЦДПНХ. рПЛБ ЮЕМПЧЕЛ ЦЙЧ, ОЙЮФП ОЕ РПЪДОП. уРПТФ ДБТЙФ ПЭХЭЕОЙЕ НПМПДПУФЙ.

- лБЛ ЧБЫЕ ЪДПТПЧШЕ?

УМБЧБ вПЗХ, ОПТНБМШОПЕ. чУЕ УЛМБДЩЧБМПУШ РП-ТБЪОПНХ Ч ТБЪОЩЕ ЗПДЩ. уЛБЪБФШ, ЮФП ПОП ЧУЕЗДБ ВЩМП ВМЕУФСЭЙН, ОЕМШЪС, С РЕТЕОЕУ ФТЙ УФТБЫОЩЕ ПРЕТБГЙЙ: ПРХИПМШ ОБ ТХЛЕ ПФ ХДБТБ ЫФБОЗПК Й ДЧЕ ПРЕТБГЙЙ ОБ РПЪЧПОПЮОЙЛЕ, ЛПЗДБ ХЦЕ Й ТПДОЩИ РТЕДХРТЕДЙМЙ, ЮФП С ЧТСД МЙ ЧЩЦЙЧХ. оП Й НПК УРПТФ ВЩМ ОЕ МАВЙФЕМШУЛЙК, ЬФП ВЩМБ ОЕ ЪБВБЧБ, ЬФП ВЩМ РПЕДЙОПЛ УП УНЕТФША. рПУМЕ ПРЕТБГЙЙ С ОЕ ХНЕТ ФПМШЛП ВМБЗПДБТС УРПТФХ, С ВЩМ ПЮЕОШ УЙМЕО ДХИПН, УРПТФ ЧПУРЙФБМ ЧПМА. с УНПЗ РПДОСФШУС Й УОПЧБ ЧЕТОХМУС Л ЦЕМЕЪХ. у ОЕВПМШЫЙНЙ РТПРХУЛБНЙ ЙЪ-ЪБ ПРЕТБГЙК С ФТЕОЙТХАУШ У 14 МЕФ. б ФЕРЕТШ НОЕ 70 . оП ОЙЛПЗДБ УРПТФ ОЕ ВЩМ ГЕМША Й ЕДЙОУФЧЕООЩН УНЩУМПН. пО ЧУЕЗДБ ВЩМ ФЕН РПДУРПТШЕН, ФЕНЙ ЛПУФЩМЙЛБНЙ, ЮФП ЧЕМЙ НЕОС Л ТЕЫЕОЙА ДТХЗЙИ, ВПМЕЕ ЧБЦОЩИ, ОБ НПК ЧЪЗМСД, ЪБДБЮ.

рТЙЛБЪБМ УЕВЕ ИХДЕФШ

- лБЛ ЧЩ РПДДЕТЦЙЧБЕФЕ ЖПТНХ?

ЧП-РЕТЧЩИ, ЧБЦОП ЙНЕФШ ДПУФПКОХА ГЕМШ Ч ЦЙЪОЙ, Б ДПУФЙЮШ ЕЕ ВПМШОПК ЮЕМПЧЕЛ ОЕ УНПЦЕФ. дПМЦОП ВЩФШ УФТЕНМЕОЙЕ УФБФШ ЪДПТПЧЩН Й УЙМШОЩН.

чП-ЧФПТЩИ, ОЙЛПЗДБ МЙЫОЕЗП ЧЕУБ Й ЧУЕЗДБ ДЧЙЦЕОЙЕ. ъДЕУШ ПФМЙЮОЩК РТЙНЕТ - бНПУПЧ, нЙЛХМЙО, вТЬЗЗ . с ЦЕ, Л РТЙНЕТХ, УБН ЪБ ЗПД РПИХДЕМ ОБ 11 ЛЗ. рПУФЕРЕООП. чЕУ РПМЪ Л 120 ЛЗ, ЬФП Й НОПЗП, Й ПРБУОП ДМС ЦЙЪОЙ. с УЕВЕ РТЙЛБЪБМ ХКФЙ ОБ 109 .

ч-ФТЕФШЙИ, ХИПДЙФЕ ПФ ИЙНЙЪБГЙЙ ЦЙЪОЙ. «...й УЛБЪБМ зПУРПДШ: с ДБМ чБН ЧУСЛХА ФТБЧХ Й ЧУСЛПЕ ДЕТЕЧП ». рП УПЧЕФХ бНПУПЧБ С ОЕ ТБУУФБАУШ У ТБУФЙФЕМШОЩН БОФЙПЛУЙДБОФПН.

с ОЕ ЗПОАУШ ЪБ ДПМЗПМЕФЙЕН Й ОЕ ИПЮХ ЕЗП ДПВЙЧБФШУС МАВПК ГЕОПК, ОЕФ, ОП НОЕ ДПУФБЧМСАФ ТБДПУФШ УБНП ДЧЙЦЕОЙЕ, ПЭХЭЕОЙЕ НПМПДПУФЙ, ЪДПТПЧШС. й ЕУМЙ ЮЕМПЧЕЛ ЪДПТПЧ, ПО НОПЗПЕ НПЦЕФ, ПО НПЦЕФ РПНПЮШ УМБВПНХ. б ЬФП РПФТЕВОПУФШ МАВПЗП ОПТНБМШОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ. ъДПТПЧЩК ЮЕМПЧЕЛ Й ПДЙО Ч РПМЕ ЧПЙО.

бОБВПМЙЛЙ ЛБМЕЮБФ УРПТФУНЕОПЧ

- оЕДБЧОП ЫФБОЗХ РТЕДМПЦЙМЙ ЙУЛМАЮЙФШ ЙЪ ПМЙНРЙКУЛЙИ ЧЙДПЧ УРПТФБ. юФП УЛБЦЕФЕ?

С ВЩМ РТЕЪЙДЕОФПН жЕДЕТБГЙЙ ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛЙ Ч ЛПОГЕ 90-И ЗПДПЧ. с ВЩМ РПТБЦЕО, ОБУЛПМШЛП УРПТФУНЕОЩ «ИЙНЙЮЙМЙ» УЕВС БОБВПМЙЛБНЙ, УЕКЮБУ РТЙВБЧЙМЙУШ ЗПТНПОЩ ТПУФБ. юЕУФОЩК МЙ ЬФП УРПТФ? оЕФ! оХЦЕО МЙ ФБЛПК УРПТФ, ЕУМЙ ПО ЛБМЕЮЙФ НПМПДЕЦШ Й ДЕМБЕФ ЕЕ ВЕУРМПДОПК? оЕФ! с ВПТПМУС РТПФЙЧ БОБВПМЙЛПЧ, ОП УЕКЮБУ БОБВПМЙЛЙ, ЙЪЧЙОЙФЕ ЪБ ЧЩТБЦЕОЙЕ, - ВЙЪОЕУ . нПЕ НОЕОЙЕ: ЙМЙ ХВЕТЙФЕ БОБВПМЙЛЙ ЙЪ ЫФБОЗЙ, ЙМЙ ХВЕТХФ ЫФБОЗХ ЛБЛ ЧЙД УРПТФБ.

- аТЙК рЕФТПЧЙЮ, ЛБЛ ЧЩ ПГЕОЙЧБЕФЕ УПУФПСОЙЕ УРПТФБ? рПЮЕНХ НЩ РПЮФЙ ЧЕЪДЕ РТПЙЗТЩЧБЕН?

- лБЛБС УФТБОБ, ФБЛПК Й УРПТФ. уФТБОБ РБМБ ДХИПН, РБМБ ФЕМПН, РБМБ ДЕМПН. чПФ Й ТЕЪХМШФБФ. оП ОЙЮЕЗП ОЕ ДПВБЧЙФШ Л ЬФПНХ ВХДЕФ ОЕУРТБЧЕДМЙЧП. ч РПУМЕДОЕЕ ЧТЕНС ЮФП-ФП ОБЮЙОБЕФ НЕОСФШУС. уБН УРПТФ УПЧЕТЫЕООП ЧЕТОП УФБОПЧЙФУС ЗПУХДБТУФЧЕООЩН ДЕМПН. оБУ ъБРБД ВШЕФ РП ТХЛБН ЧП ЧУЕН, ОП ОЕЧПЪНПЦОП ОБУФПСЭЕЗП УРПТФУНЕОБ (ДБЦЕ ЪБ ДЕОШЗЙ!) ПФЗПЧПТЙФШ ЧЩЙЗТЩЧБФШ ЪБ тПУУЙА. с ЪОБА, ЛБЛ ФТХДОП ЧЩЙЗТЩЧБФШ вПТЪБЛПЧУЛПНХ, рЕЮЕОЛЙОПК, йУЙОВБЕЧПК , ОП ПОЙ ЧЩЙЗТЩЧБАФ. нОЕ ПЮЕОШ РПОСФОП, ЛБЛ ВПМЕЕФ ДХЫПК ыБНЙМШ фБТРЙЭЕЧ ЪБ УЧПЙИ РПВЕДЙФЕМЕК, ЛБЛ ПО ЧЕДЕФ ЙИ Л РПВЕДБН. ьФП ФТХДОП, ЬФП ДБЕФУС ГЕОПК ЦЙЪОЙ. вЩФШ НПЦЕФ, УРПТФ - ФПФ РЕТЧЩК ЫБЗ ОБ РХФЙ ЧПЪТПЦДЕОЙС? зМБЧОПЕ, ОЕ ТБЪЧБМЙФШ тПУУЙА

- лБЛ ЧЩ ПГЕОЙЧБЕФЕ ПВУФБОПЧЛХ Ч тПУУЙЙ?

ОБ РТПФСЦЕОЙЙ НОПЗЙИ ДЕУСФЙМЕФЙК С ЧЙДЕМ, ЛБЛ Х ОБУ УЛМБДЩЧБМБУШ РПМЙФЙЮЕУЛБС ЦЙЪОШ. йЪ-ЪБ НПЙИ ЗТПНЛЙИ РПВЕД С ПЮЕОШ ТБОП УФБМ РПРХМСТОЩН ЧП ЧУЕН НЙТЕ. нЕОС ЧЛМАЮБМЙ Ч РТБЧЙФЕМШУФЧЕООЩЕ ДЕМЕЗБГЙЙ: ФП НЩ МЕФЕМЙ Л жЙДЕМА лБУФТП, ФП Л ДЕ`зПММА... нЕОС МАВЙМ иТХЭЕЧ, ЮБУФП РТЙЗМБЫБМ Ч лТЕНМШ. лОЙЗХ «пУПВЩК ТБКПО лЙФБС » С РЙУБМ 7 МЕФ Й МЙЮОП ПВУХЦДБМ НОПЗПЕ У бОДТПРПЧЩН (ПФЕГ чМБУПЧБ ВЩМ ТЕЪЙДЕОФПН Ч лЙФБЕ, Й гл РПТХЮЙМ ТБВПФХ ОБД ЛОЙЗПК УЩОХ ТБЪЧЕДЮЙЛБ. - рТЙН. ТЕД. ). нЕОС РТЙЗМБЫБМ вТЕЦОЕЧ ТБВПФБФШ Х ОЕЗП ТЕЖЕТЕОФПН РП лЙФБА, ПФ ЮЕЗП С ПФЛБЪБМУС. дБМШЫЕ - ДЕРХФБФУФЧП ОБ УЯЕЪДБИ Й Ч дХНЕ, ВЕУЛПОЕЮОБС ЮЕТЕДБ ЧЩВПТПЧ, РЕТЕЧПТПФЩ... с ЧЙДЕМ НОПЗПЕ, Й РПЬФПНХ НПЗХ У ХЧЕТЕООПУФША УЛБЪБФШ, ЮФП ОЙЛПЗДБ ОБ РПМЙФЙЛХ ОЕ ЧМЙСМЙ ДЕОШЗЙ ФБЛ, ЛБЛ УЕЗПДОС . й ЬФП УБНПЕ УФТБЫОПЕ.

оБ ДБЮЕ Х уЧСФПУМБЧБ жЕДПТПЧБ - УБНПВЩФОЩК Й ФБМБОФМЙЧЩК ВЩМ ЮЕМПЧЕЛ - НЕОС РПТБЪЙМП ЪБНЕЮБОЙЕ ПДОПЗП ЪБРБДОПЗП ЬЛПОПНЙУФБ. пО НОЕ УЛБЪБМ: «еУМЙ ЗДЕ-ФП ОЕ РТПИПДЙФ ОБЫ ЛБОДЙДБФ, НЩ ЛЙДБЕН ФХДБ 5 НМО. еУМЙ НБМП - ЛЙДБЕН ЕЭЕ 10 НМО. й ПО РТПИПДЙФ. й ЧЩ ЪОБЕФЕ, аТЙК рЕФТПЧЙЮ, НОЕ УФТБЫОП, ЮФП ЪБ ДЕОШЗЙ НПЗХФ РТЙЧЕУФЙ Ч РПМЙФЙЛХ УФТБЫОЩИ МАДЕК, Й НОЕ УФТБЫОП, ЮФП НПЦЕФ ВЩФШ Ч НЙТЕ ! » х ОБУ ЧППВЭЕ ОЕФ РПМЙФЙЮЕУЛПК ПВУФБОПЧЛЙ, Х ОБУ - РПМЙФЙЮЕУЛЙЕ РЕТЕУФБОПЧЛЙ.

- лБЛПЧП, ОБ ЧБЫ ЧЪЗМСД, ВХДХЭЕЕ ОБЫЕК УФТБОЩ?

ОБЫЕК?! вМБЗПРПМХЮЙЕ тПУУЙЙ РТПЛМСФП ЧУЕНЙ ЕЕ ЧТБЗБНЙ. оБЫБ тПДЙОБ ВЩМБ ДТХЗБС... еЕ МАВЙМЙ. б ФЕРЕТШ ЕЕ РТПДБАФ. с ЪБДБЧБМ ФБЛПК ЧПРТПУ чМБДЩЛЕ рЙФЙТЙНХ , ПО НОЕ УЛБЪБМ ФБЛ: «лБЛ ФПМШЛП ЮЙОПЧОЙЛЙ РЕТЕПЖПТНСФ РБИПФОЩЕ ЪЕНМЙ Ч УПВУФЧЕООПУФШ, УМЕДПН ЕЕ РЕТЕПЖПТНСФ Ч УПВУФЧЕООПУФШ ЙМЙ БТЕОДХ ЙОПУФТБОГБН. й ЧУЈ. пОЙ ВХДХФ ЙНЕФШ РПМОПЕ РТБЧП ФТЕВПЧБФШ ЧЧЕУФЙ ЧПКУЛБ обфп ДМС ЪБЭЙФЩ УЧПЕК ЮБУФОПК УПВУФЧЕООПУФЙ ». еДЙОБС Й ОЕДЕМЙНБС тПУУЙС. ьФП УЕКЮБУ УБНПЕ ЗМБЧОПЕ. оП ЕДЙОБС - У ЛЕН? уП УЧПЙН ОБТПДПН ЙМЙ ЕДЙОБС У бНЕТЙЛПК Й еЧТПРПК? чБЦОП, ЮФПВЩ тПУУЙС ПУФБМБУШ ОБЫЕК ЪЕНМЕК, ОБЫЕК тПДЙОПК. еУМЙ ФБЛ УДЕМБФШ ОЕ ХДБУФУС, ФП С ЧЙЦХ Л 2012 - 2015 ЗПДХ ФСЦЕМЕКЫЙЕ ЙУРЩФБОЙС, Й ОЕ ФПМШЛП Ч ОБЫЕК УФТБОЕ, ОП Й Ч НЙТЕ. й ОЙЛФП ОЕ РПНПЦЕФ.

луфбфй:

ч 13 МЕФ Ч чЕОЕ АОПЗП ИХДЕОШЛПЗП НБМШЮЙЛБ бТОПМШДБ ыЧБТГЕОЕЗЗЕТБ РПЪОБЛПНЙМЙ У чМБУПЧЩН. оБ ЧПРТПУ бТОЙ, ЛБЛ УФБФШ ФБЛЙН ЦЕ УЙМШОЩН, ЛБЛ ПО, ЫФБОЗЙУФ ПФЧЕФЙМ: «зЕОЕФЙЮЕУЛЙ ЧЩ ЧТСД МЙ ЧЩФСОЕФЕ ЫФБОЗХ, ЪБКНЙФЕУШ ВПДЙВЙМДЙОЗПН ». ыЧБТГЕОЕЗЗЕТ РПУМЕДПЧБМ УПЧЕФХ аТЙС рЕФТПЧЙЮБ Й УФБМ ЙЪЧЕУФЕО ЧУЕНХ НЙТХ. нБТЙОБ ухтбопчб

вЙПЗТБЖЙС а.р. чмбупчб

ч НЙТЕ УРПТФБ, ВПЗБФПН ОБ ЪЧЕЪДОЩЕ ЙНЕОБ, УХЭЕУФЧХЕФ ТСД БФМЕФПЧ-ЗЙЗБОФПЧ, УФПСЭЙИ ПУПВОСЛПН. йИ ДПУФЙЦЕОЙС, УРПТФЙЧОЩЕ, ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙЕ ЮЕТФЩ ПМЙГЕФЧПТСАФ УПВПК ЬРПИХ. й Ч ЬФПК ЛПЗПТФЕ УЧПЕ ПДОПЪОБЮОПЕ НЕУФП ЪБОЙНБЕФ а.р. чМБУПЧ. еНХ Ч ЙУФПТЙЙ УРПТФБ Й, ВЕЪ РТЕХЧЕМЙЮЕОЙС, Ч НЙТПЧПК ЙУФПТЙЙ ПФЧЕДЕОБ ПУПВБС ТПМШ - ПО ТБУЫЙТЙМ РТЕДУФБЧМЕОЙС ЪЕНМСО П ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙИ ЧПЪНПЦОПУФСИ.

аТЙК чМБУПЧ ТПДЙМУС 5 ДЕЛБВТС 1935 ЗПДБ Ч ЗПТПДЕ нБЛЕЕЧЛБ дПОЕГЛПК ПВМБУФЙ (хЛТБЙОБ). пФЕГ - чМБУПЧ (чМБДЙНЙТПЧ) рЈФТ рБТЖЕОПЧЙЮ (1905 -1953 ), ЧПЕООПУМХЦБЭЙК, ДЙРМПНБФ, ЮЕМПЧЕЛ СТЛПК УХДШВЩ. фТХДПЧХА ЦЙЪОШ рЈФТ ОБЮБМ ХЮЕОЙЛПН УМЕУБТС ОБ чПТПОЕЦУЛПН ЪБЧПДЕ УЕМШУЛПИПЪСКУФЧЕООПК ФЕИОЙЛЙ. рПУМЕ УМХЦВЩ Ч БТНЙЙ РПУФХРЙМ Й Ч 1938 ЗПДХ ПЛПОЮЙМ нПУЛПЧУЛЙК ЙОУФЙФХФ ЧПУФПЛПЧЕДЕОЙС ЙНЕОЙ оБТЙНБОПЧБ. у НБС 1938 ЗПДБ ДП ЙАМС 1940 ЗПДБ ТБВПФБМ Ч лЙФБЕ ЛПТТЕУРПОДЕОФПН фбуу. ч НБЕ 1942 ЗПДБ ВЩМ ОБРТБЧМЕО Ч сОШБОШ (пУПВЩК ТБКПО лЙФБС) Ч ЛБЮЕУФЧЕ УЧСЪОПЗП лПНЙОФЕТОБ РТЙ ТХЛПЧПДУФЧЕ гл лрл, У ПДОПЧТЕНЕООЩН ЙУРПМОЕОЙЕН ПВСЪБООПУФЕК ЧПЕООПЗП ЛПТТЕУРПОДЕОФБ фбуу. ъДЕУШ ПО РТПВЩМ ДП ОПСВТС 1945 ЗПДБ. ч 1946 ЗПДХ ЕЗП РЕТЕЧПДСФ ОБ ТБВПФХ Ч нйд ууут. у 1948 ЗПДБ РП 1951 ЗПД - ЗЕОЕТБМШОЩК ЛПОУХМ ууут Ч ыБОИБЕ. у 1952 ЗПДБ - юТЕЪЧЩЮБКОЩК Й рПМОПНПЮОЩК рПУПМ ууут Ч вЙТНЕ. р.р. чМБУПЧ РПИПТПОЕО ОБ оПЧПДЕЧЙЮШЕН ЛМБДВЙЭЕ.
нБФШ - нБТЙС дБОЙМПЧОБ , ТПДПН У лХВБОЙ, ЙЪ ВПМШЫПК ЛБЪБЮШЕК УЕНШЙ.
тБВПФБМБ ЪБЧЕДХАЭЕК ВЙВМЙПФЕЛПК. у ТБООЕЗП ЧПЪТБУФБ ПОБ РТЙЧЙМБ УЩОПЧШСН, аТЙА Й вПТЙУХ, ПЗТПНОХА МАВПЧШ Л ЮФЕОЙА Й ЪОБОЙСН. рПИПТПОЕОБ ОБ оПЧПДЕЧЙЮШЕН ЛМБДВЙЭЕ. уХРТХЗБ - чМБУПЧБ мБТЙУБ уЕТЗЕЕЧОБ . дПЮШ - еМЕОБ .

рЕТЧЩЕ Й ЧЕУШНБ ХЧЕТЕООЩЕ ЫБЗЙ РП ЦЙЪОЙ ВХДХЭЙК ЗЕТПК тЙНУЛПК пМЙНРЙБДЩ аТЙК чМБУПЧ ДЕМБМ ОБ ЧПЕООПН РПРТЙЭЕ. у 1946 РП 1953 ЗПД ПО ПВХЮБМУС Ч уБТБФПЧУЛПН уХЧПТПЧУЛПН ЧПЕООПН ХЮЙМЙЭЕ, ЛПФПТПЕ ПЛПОЮЙМ У ПФМЙЮЙЕН. ъДЕУШ ЦЕ ЧУЕТШЕЪ ХЧМЕЛУС УРПТФПН - ПУЧПЙМ НОПЗЙЕ ЧЙДЩ ВПТШВЩ, ВПЛУ. у ХДПЧПМШУФЧЙЕН ЪБОЙНБМУС МЕЗЛПК БФМЕФЙЛПК, НЕФБМ УРПТФЙЧОХА ЗТБОБФХ Й ФПМЛБМ СДТП. вЩМ ЮЕНРЙПОПН УТЕДЙ УЧЕТУФОЙЛПЧ-УХЧПТПЧГЕЧ Й ОБИЙНПЧГЕЧ. хДЙЧЙФЕМШОП, ОП ЫФБОЗХ - ЧЙД УРПТФБ, ЛПФПТЩК РТЙОЕУ ЕНХ НЙТПЧПЕ РТЙЪОБОЙЕ, - ОЕДПМАВМЙЧБМ. вПМШЫЕ ЮЙФБМ П ОЕК Ч ЛОЙЗБИ. вПЗПФЧПТЙМ УЙМШОЩИ МАДЕК, ЪБЮЙФЩЧБМУС ЛОЙЗПК зЕПТЗБ зБЛЛЕОЫНЙДФБ «рХФШ Л УЙМЕ Й ЪДПТПЧША». мАВЙМ РПХРТБЦОСФШУС У ЗБОФЕМСНЙ Й ЗЙТСНЙ.

рПУМЕ ПЛПОЮБОЙС уХЧПТПЧУЛПЗП ЧПЕООПЗП ХЮЙМЙЭБ РПУФХРЙМ ХЮЙФШУС Ч чПЕООП-ЧПЪДХЫОХА БЛБДЕНЙА ЙНЕОЙ о.е. цХЛПЧУЛПЗП, ЗДЕ ЧПРТЕЛЙ УЧПЕК ВЩМПК МПЗЙЛЕ УЕТШЕЪОП ХЧМЕЛУС ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛПК. бЛБДЕНЙА ЙНЕОЙ о.е. цХЛПЧУЛПЗП ПО ПЛПОЮЙМ Ч 1959 ЗПДХ У ЛТБУОЩН ДЙРМПНПН Й ЪПМПФПК НЕДБМША.

ч ЖЕЧТБМЕ 1957 ЗПДБ РПД ТХЛПЧПДУФЧПН ФТЕОЕТБ еЧЗЕОЙС оЙЛПМБЕЧЙЮБ ыБРПЧБМПЧБ ПДЕТЦБМ РЕТЧЩЕ РПВЕДЩ Ч ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛЕ, ЧЩРПМОЙМ ОПТНБФЙЧ НБУФЕТБ УРПТФБ. уЕТЕВТСОЩК ЪОБЮПЛ БФМЕФХ ЧТХЮБМ НБТЫБМ у.н. вХДЕООЩК . ч ФПН ЦЕ ЗПДХ аТЙК чМБУПЧ ХУФБОПЧЙМ ТСД ЧУЕУПАЪОЩИ ТЕЛПТДПЧ Й УФБМ ПДОЙН ЙЪ МХЮЫЙИ ФСЦЕМПБФМЕФПЧ УФТБОЩ. фЕРЕТШ ЕЗП ОБУФБЧОЙЛПН УФБОПЧЙФУС уХТЕО рЕФТПУПЧЙЮ вПЗДБУБТПЧ. ч ФЕЮЕОЙЕ 5 МЕФ (1959-63) УРПТФУНЕО ЧЩЙЗТЩЧБМ ЧУЕ УПТЕЧОПЧБОЙС - ЮЕНРЙПОБФЩ ууут, еЧТПРЩ, НЙТБ. ч 1959 ЗПДХ а. чМБУПЧХ РТЙУЧПЕОП ЧЩУПЛПЕ УРПТФЙЧОПЕ ЪЧБОЙЕ - «ъБУМХЦЕООЩК НБУФЕТ УРПТФБ ууут».

ч 1960 ЗПДХ ОБ пМЙНРЙБДЕ Ч тЙНЕ чМБУПЧ ХУФБОПЧЙМ 4 ТЕЛПТДБ Ч УХРЕТФСЦЕМПН ЧЕУЕ: 180 ЛЗ Ч ЦЙНЕ Й 155 ЛЗ Ч ТЩЧЛЕ (ПМЙНРЙКУЛЙЕ), 202,5 ЛЗ Ч ФПМЮЛЕ Й 537,5 ЛЗ Ч УХННЕ ЛМБУУЙЮЕУЛПЗП ФТПЕВПТШС (НЙТПЧЩЕ). рПВЕДЙЧ Ч ЪБПЮОПН РПЕДЙОЛЕ ЙЪЧЕУФОПЗП БНЕТЙЛБОУЛПЗП ФСЦЕМПЧЕУБ рБХМС бОДЕТУПОБ , ПО ВЩМ РТЙЪОБО МХЮЫЙН УРПТФУНЕОПН тЙНУЛПК пМЙНРЙБДЩ, ЕНХ РТЙУЧПЙМЙ ФЙФХМ «уБНЩК УЙМШОЩК ЮЕМПЧЕЛ РМБОЕФЩ ». оБ ТЙНУЛПН РПНПУФЕ чМБУПЧ УПЧЕТЫЙМ ВЕУРТЕГЕДЕОФОЩК РП УЧПЕК УХФЙ РПДЧЙЗ: ПО РЕТЕЧЕТОХМ Ч УПЪОБОЙЙ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ РТЕДУФБЧМЕОЙЕ П УЙМШОЕКЫЙИ БФМЕФБИ НЙТБ. дПЛБЪБМ УЧПЙН РТЙНЕТПН, ЮФП ЮЕМПЧЕЛ НПЦЕФ ВЩФШ ПДОПЧТЕНЕООП УЙМШОЩН Й ЧЩУПЛППВТБЪПЧБООЩН, ЙОФЕММЙЗЕОФОЩН, ХНОЩН. еУМЙ ДП ФТЙХНЖБ чМБУПЧБ Ч тЙНЕ ОБ ЫФБОЗЙУФПЧ УНПФТЕМЙ ОЕТЕДЛП ЛБЛ ОБ РТЕДУФБЧЙФЕМЕК ЗТХВПК УЙМЩ, ПВМБДБАЭЙИ ПЗТБОЙЮЕООЩН ЙОФЕММЕЛФПН, ФП ОБ ТЙНУЛПН РШЕДЕУФБМЕ - У РПНПЭША ФЕМЕЧЙДЕОЙС, РТЕУУЩ - НЙТПЧБС ПВЭЕУФЧЕООПУФШ РПЪОБЛПНЙМБУШ У ЮЕМПЧЕЛПН ПВБСФЕМШОЩН ЧП ЧУЕИ ПФОПЫЕОЙСИ.

вПЗБФЩТШ ПЛБЪБМУС ЧЕМЙЛЙН ЬТХДЙФПН. нПЗ ОЕРТЙОХЦДЕООП РПВЕУЕДПЧБФШ У ЦХТОБМЙУФБНЙ Й РПЛМПООЙЛБНЙ ЕЗП ФБМБОФБ П НХЪЩЛЕ, УЛХМШРФХТЕ, ЦЙЧПРЙУЙ, П ДПУФПЙОУФЧБИ Й ОЕДПУФБФЛБИ ЧУЕНЙТОПК МЙФЕТБФХТОПК ЛМБУУЙЛЙ, Й ОЕ ФПМШЛП ОБ ТХУУЛПН, ОП Й ОБ ЖТБОГХЪУЛПН СЪЩЛЕ. чМБУПЧ ЪБСЧЙМ, ЮФП УЙМБ, РПДПВОП ТБЪХНХ, НПЦЕФ ТБЪЧЙЧБФШУС ВЕУРТЕДЕМШОП. еНХ РПЧЕТЙМЙ УПФОЙ ФЩУСЮ БФМЕФПЧ ЙЪ УБНЩИ ТБЪОЩИ УФТБО. вМБЗПДБТС чМБУПЧХ ЫФБОЗБ УФБМБ ПДОЙН ЙЪ УХРЕТНПДОЩИ Й УБНЩИ РТЙЧМЕЛБФЕМШОЩИ УРПТФЙЧОЩИ УОБТСДПЧ. фСЦЕМПБФМЕФЙЮЕУЛЙК УРПТФ ПВТЕМ «ЧФПТПЕ ДЩИБОЙЕ» Й УФТЕНЙФЕМШОП ЪБЧПЕЧБМ ЧЩУПЛХА РПРХМСТОПУФШ ОБ ЧУЕИ ЛПОФЙОЕОФБИ. оБЮБМУС «ЪПМПФПК ЧЕЛ» ОЕ ФПМШЛП ТХУУЛПК, ОП Й НЙТПЧПК ЫФБОЗЙ.

оБ пМЙНРЙКУЛЙИ ЙЗТБИ Ч фПЛЙП Ч 1964 ЗПДХ чМБУПЧ ХУФБОПЧЙМ 2 НЙТПЧЩИ ТЕЛПТДБ: Ч ЦЙНЕ - 197,5 ЛЗ, Ч ТЩЧЛЕ - 172,5 ЛЗ, ОП РП УХННЕ ФТПЕВПТШС (570 ЛЗ) ЪБОСМ ЧФПТПЕ НЕУФП. рПУМЕ РТПЙЗТЩЫБ Ч фПЛЙП УРПТФУНЕО РТЕЛТБФЙМ БЛФЙЧОЩЕ ФТЕОЙТПЧЛЙ, ОП Ч 1966 ЗПДХ ЧОПЧШ ОБЮБМ ФТЕОЙТПЧБФШУС. ч 1967 ЗПДХ БФМЕФ РПТБДПЧБМ ВПМЕМШЭЙЛПЧ, ХУФБОПЧЙЧ ОБ ЮЕНРЙПОБФЕ нПУЛЧЩ ПЮЕТЕДОПК, ОП, ЛБЛ ПЛБЪБМПУШ, РПУМЕДОЙК ТЕЛПТД - 199 ЛЗ Ч ЦЙНЕ. чУЕЗП ЙН ХУФБОПЧМЕОЩ 31 НЙТПЧПК Й 41 ТЕЛПТД ууут. а. чМБУПЧ - ЮЕФЩТЕИЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО НЙТБ, ЫЕУФЙЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО еЧТПРЩ. рТЙЪОБЧБМУС МХЮЫЙН БФМЕФПН УФТБОЩ , ЗПДБ , ЧЕЛБ .

ч 1960 ЗПДХ чМБУПЧ ОБЗТБЦДЕО ПТДЕОПН мЕОЙОБ; Ч 1964 ЗПДХ ХДПУФПЕО ПТДЕОБ фТХДПЧПЗП лТБУОПЗП ъОБНЕОЙ.

нЩУМШ ПУФБЧЙФШ ФСЦЕМХА БФМЕФЙЛХ Й ЧУЕТШЕЪ ЪБОСФШУС МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФША РТЙИПДЙМБ Л ОЕНХ ЧУЕ ЮБЭЕ Й ЮБЭЕ. рТБЧДБ, ВЩМ ДПМЗ РЕТЕД ЫФБОЗПК, ЛПФПТБС УДЕМБМБ ЕЗП ЧУЕНЙТОП ЪОБНЕОЙФЩН. пО ЛБЛ ВЩ ТБЪДЧБЙЧБМУС, ЮФП ОЕЗБФЙЧОП УЛБЪЩЧБМПУШ ОБ ЕЗП МЙФЕТБФХТОПН ХЧМЕЮЕОЙЙ Й ОБ ФСЦЕМПБФМЕФЙЮЕУЛПК РПДЗПФПЧЛЕ. оП УМЙЫЛПН ДПМЗП ОБИПДЙФШУС НЕЦДХ ЫФБОЗПК Й РЕТПН ЮЕНРЙПО ХЦЕ ОЕ НПЗ, ДБ Й ОЕ ИПФЕМ. рХВМЙЮОПЕ ЪБСЧМЕОЙЕ чМБУПЧБ П ФПН, ЮФП ПО ОБЧУЕЗДБ РПЛЙДБЕФ ФСЦЕМПБФМЕФЙЮЕУЛЙК РПНПУФ, ЧЕУШНБ ПЗПТЮЙМП ЧУЕИ ЕЗП РПЛМПООЙЛПЧ. бФМЕФ ОБИПДЙМУС Ч ТБУГЧЕФЕ УЙМ Й РЕТЧЩН НПЗ РПДОСФШ Ч УХННЕ 600 ЛЗ, ОП ЬФПЗП, ХЧЩ, РП ЙЪЧЕУФОЩН РТЙЮЙОБН ОЕ УМХЮЙМПУШ.

а.р. чМБУПЧ УФБМ РЙУБФЕМЕН, ЗПУХДБТУФЧЕООЩН Й ПВЭЕУФЧЕООЩН ДЕСФЕМЕН. у 1960 РП 1964 ЗПД аТЙК рЕФТПЧЙЮ ЙЪВЙТБМУС ДЕРХФБФПН нПУУПЧЕФБ. ч 1985 ЗПДХ аТЙС чМБУПЧБ ЙЪВЙТБАФ РТЕДУЕДБФЕМЕН жЕДЕТБГЙЙ ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛЙ ууут. ч 1988 ЗПДХ ПО УФБОПЧЙФУС РТЕДУЕДБФЕМЕН жЕДЕТБГЙЙ БФМЕФЙЮЕУЛПК ЗЙНОБУФЙЛЙ ууут.

у 1989 ЗПДБ чМБУПЧ - ОБТПДОЩК ДЕРХФБФ ууут РП мАВМЙОУЛПНХ ПЛТХЗХ ЗПТПДБ нПУЛЧЩ. 12 ДЕЛБВТС 1993 ЗПДБ ЙЪВТБО ДЕРХФБФПН зПУХДБТУФЧЕООПК ДХНЩ тж. тБВПФБМ Ч ДПМЦОПУФЙ ЮМЕОБ лПНЙФЕФБ РП ВЕЪПРБУОПУФЙ. ч 1996 ЗПДХ аТЙК чМБУПЧ ХЮБУФЧПЧБМ Ч ЛБЮЕУФЧЕ ЛБОДЙДБФБ Ч ЧЩВПТБИ рТЕЪЙДЕОФБ тПУУЙЙ.
бЧФПТ РПРХМСТОЩИ Ч тПУУЙЙ Й ЪБ ТХВЕЦПН ЛОЙЗ: «уЕВС РТЕПДПМЕФШ », «уПМЕОЩЕ ТБДПУФЙ », «пУПВЩК ТБКПО лЙФБС »; МЙФЕТБФХТОПК ФТЙМПЗЙЙ «пЗОЕООЩК ЛТЕУФ », «чЕТЙФШ !», «уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ », «лФП РТБЧЙФ ВБМ », «тХУШ ВЕЪ ЧПЦДС », «нЩ ЕУФШ Й ВХДЕН », «чТЕНЕОЭЙЛЙ ».

аТЙК рЕФТПЧЙЮ чмбупч

(йУФПЮОЙЛ: бМШНБОБИ "ъПМПФБС ЛОЙЗБ тПУУЙЙ. зПД 2000-К", 2000, бунп-РТЕУУ)

аТЙК рЕФТПЧЙЮ чМБУПЧ. фСЦЕМПБФМЕФ. тПДЙМУС Ч 1935 ЗПДХ

п аТЙЙ чМБУПЧЕ, ЛБЛ ЙУЛМАЮЙФЕМШОПН СЧМЕОЙЙ Ч НЙТЕ УРПТФБ, ЗТПНЛП ЪБЗПЧПТЙМЙ Ч НБЕ 1959 ЗПДБ, ЛПЗДБ ПО, ЧЩРХУЛОЙЛ чПЪДХЫОПК БЛБДЕНЙЙ ЙНЕОЙ цХЛПЧУЛПЗП, Ч УПТЕЧОПЧБОЙСИ «оБ РТЙЪ нПУЛЧЩ» ОБВТБМ Ч ФТПЕВПТШЕ (ЦЙН, ТЩЧПЛ, ФПМЮПЛ) 500 ЛЙМПЗТБННПЧ, ПРЕТЕДЙЧ ВМЙЦБКЫЕЗП УПРЕТОЙЛБ ОБ 67,5 ЛЙМПЗТБННБ. уМЕДХАЭБС РПВЕДБ, ОБ II уРБТФБЛЙБДЕ ОБТПДПЧ ууут, ЖПТНБМШОП Й ЖБЛФЙЮЕУЛЙ УДЕМБМБ чМБУПЧБ РЕТЧЩН ФСЦЕМПБФМЕФПН УФТБОЩ. еЗП РПУМБМЙ ОБ ЮЕНРЙПОБФ НЙТБ Ч чБТЫБЧЕ — Й ЧОПЧШ ХУРЕИ. чУЕПВЭБС ЦЕ ЙЪЧЕУФОПУФШ РТЙЫМБ Л чМБУПЧХ Ч УЕОФСВТЕ 1960-ЗП , ОБ пМЙНРЙКУЛЙИ ЙЗТБИ Ч тЙНЕ, ЗДЕ УПЧЕФУЛЙК УРПТФУНЕО РПДОСМ ОБД ЗПМПЧПК УБНЩК ВПМШЫПК ЧЕУ Ч ЙУФПТЙЙ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ — 202,5 ЛЙМПЗТБННБ. чПУФПТЗХ ЪТЙФЕМЕК ОЕ ВЩМП РТЕДЕМБ. тЙНУЛХА пМЙНРЙБДХ ОБЪЧБМЙ ЙНЕОЕН чМБУПЧБ.
чМБУПЧ РПЛЙОХМ УРПТФЙЧОЩК РПНПУФ Ч УЕТЕДЙОЕ 1960-И , ХУФБОПЧЙЧ 31 НЙТПЧПК ТЕЛПТД Й ДПВЙЧЫЙУШ УЧПЕК ГЕМЙ, ЛБЪБЧЫЕКУС ЧУЕН ЖБОФБУФЙЮЕУЛПК, — ОБВТБЧ Ч УХННЕ ФТПЕВПТШС 580 ЛЙМПЗТБННПЧ.

ч РПУМЕДХАЭЙЕ ЗПДЩ аТЙК чМБУПЧ УПУТЕДПФПЮЙМУС ОБ МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФЙ. оБРЙУБООЩЕ ЙН ЛОЙЗЙ «уЕВС РТЕПДПМЕФШ », «вЕМПЕ НЗОПЧЕОЙЕ », «уПМЕОЩЕ ТБДПУФЙ », «уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ », «пУПВЩК ТБКПО лЙФБС », «уФХЦБ », «лФП РТБЧЙФ ВБМ », «нЩ ЕУФШ Й ВХДЕН », ФТЕИФПНОЩК ТПНБО «пЗОЕООЩК ЛТЕУФ » ПФНЕЮЕОЩ ОЕУПНОЕООЩН ФБМБОФПН, ЙОФЕММЕЛФПН, ЗТБЦДБОУЛПК РПЪЙГЙЕК Й ОЕ ПУФБЧМСАФ ЮЙФБФЕМЕК ТБЧОПДХЫОЩНЙ.

уФБФШС ЛПТТЕУРПОДЕОФБ ч.ч. ыБТМБС ЙЪ ЗБЪЕФЩ «дХЬМШ» ЪБ №29 (326) ПФ 22.07.2003З.

а.р. чмбупч

ч ЬФПН ЗПДХ ЙУРПМОСЕФУС 80 МЕФ УП ДОС ПУОПЧБОЙС гулб - гЕОФТБМШОПЗП УРПТФЙЧОПЗП ЛМХВБ бТНЙЙ. оЕ ЪОБА ФПЮОП ЮЙУМП Й НЕУСГ. оП ОЕ УХФШ ЧБЦОП. ъБИПФЕМПУШ ОБРПНОЙФШ ФЕН, ЛФП ЪБВЩМ, Й ТБУУЛБЪБФШ ФЕН, ЛФП ОЕ ЪОБЕФ, П ЧЕМЙЛПН УРПТФУНЕОЕ, ОПУЙЧЫЕН Ч УЧПЈ ЧТЕНС ЖПТНХ гулб, Б ОЩОЕ РЙУБФЕМЕ. фЕН ВПМЕЕ, ЮФП ЧУФТЕФЙМ Ч «дХЬМЙ» ЧЩТБЦЕОЙЕ ПДОПЗП БЧФПТБ - «ЛБЛ НСНМС чМБУПЧ». хЦ ПЮЕОШ, НЕОС, ЪБДЕМП. ьФПФ юЕМПЧЕЛ - аТЙК рЕФТПЧЙЮ чМБУПЧ.

11 УЕОФСВТС 1960 ЗПДБ. чПУЛТЕУЕОШЕ. гЕТЕНПОЙС ЪБЛТЩФЙС пМЙНРЙКУЛЙИ ЙЗТ Ч тЙНЕ. гЕТЕНПОЙС ПФЛТЩФЙС йЗТ - ЬФП ЫЕУФЧЙЕ ЛПМПОО, Б Ч ФПТЦЕУФЧЕ ЪБЛТЩФЙС ЧНЕУФП ЛПНБОД ХЮБУФЧПЧБМЙ МЙЫШ ЪОБНЕОПУГЩ. й ЪОБНС уПЧЕФУЛПЗПуПАЪБ ОЕУЈФ РПВЕДЙФЕМШ пМЙНРЙБДЩ УТЕДЙ БФМЕФПЧ ФСЦЈМПЗП ЧЕУБ, ХУФБОПЧЙЧЫЙК НЙТПЧПК Й пМЙНРЙКУЛЙК ТЕЛПТДЩ Ч УХННЕ ЛМБУУЙЮЕУЛПЗП ФТПЕВПТШС - 537,5 ЛЗ - аТЙК рЕФТПЧЙЮ чМБУПЧ!
чПФ ЛБЛ ПВ ЬФПН РЙЫЕФ УБН чМБУПЧ: «с ЫБЗОХМ ОБ ДПТПЦЛХ «уФБДЙП пМЙНРЙЛП» ЙЪ ФПООЕМС УП УФПТПОЩ НБМПЗП, «НТБЮОПЗП» УФБДЙПОБ - ЧУЈ РПРМЩМП Ч НБТЕЧЕ РТПЦЕЛФПТПЧ! оЕУФЙ ЖМБЗ РП УФБДЙПОХ ДПМЗП. с ЪОБМ, ЪТЙФЕМЙ УМЕДСФ, ВХДХ МЙ РЕТЕИЧБФЩЧБФШ ДТЕЧЛП. ьФП ВЩМП ЛБЛ ВЩ ОЕВПМШЫЙН РТПДПМЦЕОЙЕН УПТЕЧОПЧБОЙС. оПЧЩН НБМЕОШЛЙН ЙУРЩФБОЙЕН».
бЗЕОФУФЧП аОБКФЕД рТЕУУ йОФЕТОЕЫОМ РПНЕУФЙМП ЪБЗПМПЧПЛ: «...Ч ФЕЮЕОЙЕ ДЕУСФЙ НЙОХФ ТХЛБ ЪОБНЕОПУГБ ОЙ ТБЪХ ОЕ ДТПЗОХМБ... » (ъДЕУШ Й ДБМЕЕ БЧФПТУЛЙК ФЕЛУФ ЙЪ ЛОЙЗЙ «аТЙК чМБУПЧ. уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ », нПУЛЧБ, 1995 З. гЙЖТПЧЩЕ ДБООЩЕ ПФФХДБ ЦЕ.)
б ФЕРЕТШ ЧЕТОЈНУС ОБ 4 ЗПДБ ОБЪБД, Ч 1956 ЗПД, Й РТЕДУФБЧЙН УЕВЕ ЮЕМПЧЕЛБ ТПУФПН 174,5 УН Й ЧЕУСЭЕЗП 164 ЛЗ! й ЬФП ОЕ ВПТЕГ ЪОБНЕОЙФПК СРПОУЛПК ВПТШВЩ «УХНП», Х ЛПФПТПЗП ПФЧЙУЫБС ЗТХДШ МЕЦЙФ ОБ ЦЙЧПФЕ, Б ЦЙЧПФ ОБ ЛПМЕОСИ. у ЖПФПЗТБЖЙЙ ЙЪ ЛОЙЗЙ а.р. чМБУПЧБ ОБ ЧБУ УНПФТЙФ ЮЕМПЧЕЛ, РТБЛФЙЮЕУЛЙ ОЕ ЙНЕАЭЙК ЦЙТПЧПК РТПЛМБДЛЙ Й УПУФПСЭЙК ЙЪ ПДОЙИ НЩЫГ. й РТЕДУФБЧШФЕ УЕВЕ, ЮФП ПВЯЈН ПДОПЗП (sic!) ВЕДТБ Х ОЕЗП ТБЧЕО РПЮФЙ НЕФТХ Й ИПДЙФ ПО, ЪБОПУС ОПЗХ ЪБ ОПЗХ (ЙОБЮЕ ОЕ НПЦЕФ). (фБЛ УЛПТП ВХДЕФ ИПДЙФШ ОБЫ ЪОБНЕОЙФЩК «ВПТЕГ У БОФЙОБТПДОЩН ТЕЦЙНПН» - РТЕДУЕДБФЕМШ лртж з. ъАЗБОПЧ, ПУФБМПУШ УПЧУЕН ОЕНОПЗП, ОП РП ДТХЗПК РТЙЮЙОЕ.)
ьФПФ ЮЕМПЧЕЛ - БНЕТЙЛБОУЛЙК ФСЦЕМПБФМЕФ рПМ ьОДЕТУПО , ХУФБОПЧЙЧЫЙК Ч 1956 ЗПДХ НЙТПЧПК ТЕЛПТД Ч УХННЕ ФТПЕВПТШС - 512,5 ЛЗ. нОПЗЙЕ НПМПДЩЕ ФСЦЕМПБФМЕФЩ Ч бНЕТЙЛЕ РТЕЛТБЭБМЙ ФТЕОЙТПЧЛЙ, ФТЕОЙТПЧБФШУС ОЕ ВЩМП УНЩУМБ. а.р. чМБУПЧ: «ьОДЕТУПО ОПУЙМ ФЙФХМ «УБНЩК УЙМШОЩК ЮЕМПЧЕЛ Ч НЙТЕ» - ТЕЛПТДЩ, ХУФБОПЧМЕООЩЕ ЙН Ч ФЕ ЗПДЩ, РПФТСУБМЙ ЧППВТБЦЕОЙЕ. ьФЙ ТЕЛПТДЩ ЛБЪБМЙУШ ОЕДПУСЗБЕНЩНЙ. уБНЩЕ МХЮЫЙЕ БФМЕФЩ ЛБЪБМЙУШ ЕДЧБ МЙ ОЕ УБНЩНЙ ЦБМЛЙНЙ Ч УТБЧОЕОЙЙ У ьОДЕТУПОПН. зБЪЕФЩ РЙУБМЙ, ЮФП ФБЛПК ЮЕМПЧЕЛ ТПЦДБЕФУС ТБЪ Ч ФЩУСЮЕМЕФЙЕ».

й ЕЭЈ: «фЙФХМ «УБНЩК УЙМШОЩК БФМЕФ» - ЪБ ОЕЗП ХРПТОЕКЫЙК УРПТ. дБ Й РХВМЙЛБ ДПЛБЪЩЧБЕФ, Ч ЮЈН УНЩУМ УПРЕТОЙЮЕУФЧБ. ъБМ НПЦЕФ РХУФПЧБФШ, ОП ОЕ Ч ЮБУЩ РПЕДЙОЛБ УБНЩИ УЙМШОЩИ. с ЧЩИПДЙМ ОБ ФБЛХА РТПВХ ЫЕУФШ ТБЪ (1959-1964 ) - Й ЧУЕЗДБ ЪБМ ФХЮОЕМ ЪТЙФЕМСНЙ. оЙ ПДОПЗП РХУФПЗП НЕУФБ. й ТЕРПТФЈТЩ - РПМОЩК УВПТ. й ЪБ ЛХМЙУБНЙ ОЕ РТПФПМЛОХФШУС. ыБЗБЕЫШ ОБ РПНПУФ УТЕДЙ ОЕРТЙСЪОЙ, ЧПУФПТЗБ, ЫЙРЕОЙС, РТЙФЧПТУФЧБ Й ПДПВТЕОЙК...» й ЧПФ ТЕЛПТД БНЕТЙЛБОУЛПЗП «ЮХДП-ЮЕМПЧЕЛБ» ВШЈФ ТХУУЛЙК РБТЕОШ аТЙК чМБУПЧ Й ЪБ ЮЕФЩТЕ ЗПДБ ДПЧПДЙФ ЕЗП ДП 580 ЛЗ! лБЛПК ЦЕ ЗПТДПУФША ЪБ ОБЫХ ЧЕМЙЛХА тПДЙОХ ОБРПМОСМЙУШ УЕТДГБ Х ОБУ, УПРМЙЧЩИ ЮЕФЧЕТПЛМБЫЕЛ, ЧЙДЕЧЫЙИ аТЙС чМБУПЧБ, ОЕУХЭЕЗП БМПЕ ЪОБНС Ч ЧЩФСОХФПК ТХЛЕ.
рПЮЕНХ ЦЕ ЪБВЩФП ЙНС аТЙС рЕФТПЧЙЮБ? рПЮЕНХ НБМП ЛФП ЪОБЕФ, ЮФП бТОПМШД ыЧБТГЕОЕЗЗЕТ ПФЛБЪБМУС ХЕЪЦБФШ ЙЪ нПУЛЧЩ ВЕЪ ЧУФТЕЮЙ У ОЙН? б ОБ РТПЭБОЙЕ РПДБТЙМ УЧПА ЖПФПЗТБЖЙА У РПДРЙУША: «нПЕНХ ЙДПМХ аТЙА чМБУПЧХ... ыЧБТГЕОЕЗЗЕТ. 8.3.1988 З. » дБ Й ЦЙЧ МЙ ПО? рЕТЕД ЧЩВПТБНЙ ОБ РПУФ РТЕЪЙДЕОФБ Ч 1996 ЗПДХ РТПЫМБ ЙОЖПТНБГЙС П ФПН, ЮФП ПО ХНЕТ. б ЧЕДШ чМБУПЧ ХЮБУФЧПЧБМ Ч ЬФЙИ ЧЩВПТБИ!иПЮХ ПФЧЕФЙФШ РПЮЕНХ. чПФ УМПЧБ ПТЗБОЙЪБФПТБ ОЕ ФПМШЛП БНЕТЙЛБОУЛПЗП, ОП Й НЙТПЧПЗП УРПТФБ тПВЕТФБ иПЖЖНБОБ , У БФМЕФБНЙ ЛПФПТПЗП РТЙЫМПУШ УТБЦБФШУС ОБЫЕК УВПТОПК ОБ РТПФСЦЕОЙЙ ЮЕФЧЕТФЙ ЧЕЛБ: «...чМБУПЧ РТЙПВТЕФБЕФ ЪОБОЙС ДМС ВХДХЭЕЗП. лПЗДБ-ОЙВХДШ тПУУЙС УНПЦЕФ ЙЪЧМЕЮШ ЙОХА, ВПМЕЕ ЧЩУПЛХА РПМШЪХ ЙЪ УЧПЕЗП БФМЕФБ. еЗП ЙОФЕММЕЛФ УФПМШ ЦЕ ЧЕМЙЛ, ЛБЛ Й УЙМБ...»

чПФ ЬФП-ФП УПЮЕФБОЙЕ ЙОФЕММЕЛФБ Й УЙМЩ ОЕ ДБЧБМП РПЛПС РБТФОПНЕОЛМБФХТЕ ФЕИ ЧТЕНЈО, Й ОЩОЕ ОЕ ДБЈФ РПЛПС НЙНЙЛТЙТПЧБЧЫЙН Ч ДЕНПЛТБФПЧ. лПЗДБ ПО ХЫЈМ ЙЪ УРПТФБ, ЛФП РП ХЛБЪБОЙСН УЧЩЫЕ УФБТБМЙУШ ЪБНПМЮБФШ ЕЗП РПВЕДЩ. рПУСЗОХМЙ ДБЦЕ ОБ ЬРПИБМШОХА РПВЕДХ Ч тЙНЕ, УРЙУБЧ Ч ТБЪТСД ЪБХТСДОЩИ. еЗП РПВЕДЩ-РПДЧЙЗЙ ЪБНБМЮЙЧБМЙ, ЙНС УФБТБМЙУШ ОЕ ХРПНЙОБФШ, ЧЩИПДЙМЙ УРПТФЙЧОЩЕ ЛОЙЗЙ, Ч ЛПФПТЩИ П ОЈН ОЕ ВЩМП ОЙ УМПЧБ. фПЮШ-Ч-ФПЮШ ЛБЛ УЕКЮБУ, РТЙ «ДЕНПЛТБФБИ», ЛПЗДБ ЧУЕН, ЛТПНЕ чМБУПЧБ, ПФЛТЩФ ДПУФХР ОБ ФЕМЕЧЙДЕОЙЕ. еЗП ВПСМЙУШ Й ВХДХФ ВПСФШУС - ЧЕДШ ЕЗП ОЕ ЛХРЙЫШ!л ЛПОГХ 70 -И НОПЗЙЕ ОЕ ЪОБМЙ П чМБУПЧЕ ОЙЮЕЗП, РТЕДРТЙОЙНБМПУШ ЧУЈ, ЮФПВЩ ЧППВЭЕ УФЕТЕФШ ЕЗП ЙНС ЙЪ ЙУФПТЙЙ ПФЕЮЕУФЧЕООПЗП УРПТФБ - Й ЬФП Ч ЧПЪДБСОЙЕ ЕЗП ЙУФПТЙЮЕУЛЙИ ЪБУМХЗ ЧП УМБЧХ тПДЙОЩ!
чМБУПЧ ОЕ ТБВПФБМ ОБ ОПНЕОЛМБФХТХ, ОЕ ПФУФБЙЧБМ ПЖЙГЙБМШОЩЕ ДПЗНЩ, ОЙЛПЗДБ ОЙ Ч ПДОПК ТЕЮЙ ЙМЙ ЗБЪЕФЕ ОЕ УЛБЪБМ, ОЕ ОБРЙУБМ ОЙ ЕДЙОПК УФТПЮЛЙ ЧП УМБЧХ иТХЭЈЧБ, вТЕЦОЕЧБ, зПТВБЮЈЧБ ЙМЙ ЧППВЭЕ ЮФП-МЙВП РПДПВОПЕ. пО НПЗ ВЩ ЪБОСФШ ПДОП ЙЪ УБНЩИ ЧЩЗПДОЩИ НЕУФ Ч ТХЛПЧПДУФЧЕ УРПТФПН - ПО РПУЮЙФБМ ЬФП ОЕЧПЪНПЦОЩН: ЕЗП РТЙЪЧБОЙЕ РЙУБФШ! еНХ ВЩМП УДЕМБОП РТЕДМПЦЕОЙЕ ПФ вТЕЦОЕЧБ РПУМЕ ЧЩИПДБ ЛОЙЗЙ «пУПВЩК ТБКПО лЙФБС » ТБВПФБФШ Ч НЕЦДХОБТПДОПН ПФДЕМЕ гл ОБ ЧЕУШНБ РПЮЈФОПН РПУФХ. ьФП ВЩМП РТЙЪОБОЙЕН ЕЗП ЖХОДБНЕОФБМШОЩИ ЪОБОЙК РП лЙФБА. юФП ЪБ ЬФЙН УМЕДПЧБМП, ЧУЕН СУОП: ЧЩУПЛЙК ЪБТБВПФПЛ, ДБЮБ, НБЫЙОБ, РБКЛЙ! оП ЙНЕООП ФПЗДБ ПО ХЦЕ РЙЫЕФ УЧПА ТБВПФХ «пЗОЕООЩК лТЕУФ », ЗДЕ ЖЙЗХТЙТХАФ ФЕ МАДЙ, ЮФП РТЙУФТПЙМЙУШ Х ЧМБУФЙ. пО ОЕ РПДДБМУС ОЙ ОБ ЛБЛЙЕ УПВМБЪОЩ, ТБЪ Й ОБЧУЕЗДБ РТПЮЕТФЙЧ ЗТБОЙГХ ДПЪЧПМЕООПЗП Ч ПФОПЫЕОЙСИ У ОПНЕОЛМБФХТПК. й ПОБ ЬФП ЪОБМБ Й ЮХЧУФЧПЧБМБ.

а.р. чМБУПЧ БЧФПТ 12 -Й ЛОЙЗ. уТЕДЙ ОЙИ «уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ », 1989 ; «лФП РТБЧЙФ ВБМ», 1993 ; «тХУШ ВЕЪ ЧПЦДС », 1995 ; НОПЗПФПНОЙЛ «пЗОЕООЩК лТЕУФ », 1993-1994 . ч 1999 ЗПДХ Ч ЙЪДБФЕМШУФЧЕ «дЕФЕЛФЙЧ-РТЕУУ» ЧЩЫМБ ЛОЙЗБ «чТЕНЕОЭЙЛЙ ». ч ЬФПК ЛОЙЗЕ ЛБЦДБС УФТПЮЛБ ДЩЫЙФ ФБЛПК МАВПЧША Л тПДЙОЕ Й ФБЛПК ВПМША ЪБ УХДШВХ тПУУЙЙ, ЮФП УФТБООЩН ЛБЦЕФУС, ЛБЛ Х ЮЕМПЧЕЛБ ОЕ ТБЪПТЧЈФУС ПФ ЬФПЗП УЕТДГЕ! й ЬФП - «НСНМС »?! иПФЕМПУШ ВЩ РПУНПФТЕФШ ОБ ЬФПЗП ХНОЙЛБ, ОБРЙУБЧЫЕЗП РПДПВОПЕ РПУМЕ ИПФС ВЩ ОЕДЕМЙ, РТПЧЕДЈООПК Ч ТЙФНЕ, Ч ЛБЛПН ЦЙМ аТЙК рЕФТПЧЙЮ: ДОЈН - ФТЕОЙТПЧЛЙ ОБ РТЕДЕМЕ ЮЕМПЧЕЮЕУЛЙИ ЧПЪНПЦОПУФЕК, ОПЮША - РЙУШНЕООЩК УФПМ. оБН ВЩ ЛБЦДПНХ УПФХА (ДБ ЮФП ФБН УПФХА - ФЩУСЮОХА!) ДПМА «НСНМЙ» чМБУПЧБ, Й НЩ ЦЙМЙ ВЩ Ч ДТХЗПК УФТБОЕ!

уФБФШС ЪБЛПОЮЕОБ. оП ТБУУЛБЦХ ЕЭЕ РБТХ ЙУФПТЙК.фБЛ УМПЦЙМЙУШ ТПДУФЧЕООЩЕ ПФОПЫЕОЙС, ЮФП ОБ УЧБДШВЕ Х НПЕК УЕУФТЩ ВЩМБ НБНБ аТЙС рЕФТПЧЙЮБ - нБТЙС дБОЙМПЧОБ .дЧХИЛПНОБФОБС ИТХЭЈЧЛБ. рПНПЗБА ОБЛТЩЧБФШ ОБ УФПМ Й УФБТБАУШ ОЕ ЪБДЕФШ ОЕОБТПЛПН МАУФТХ ЗПМПЧПК (Ч ЗПУФСИ ЬФП УМХЮБМПУШ ЮБУФП). нБТЙС дБОЙМПЧОБ РПУНБФТЙЧБЕФ ОБ НЕОС У ЙОФЕТЕУПН. хМХЮЙМБ НПНЕОФ Й УРТБЫЙЧБЕФ: - чПМПДС, ЛБЛПК ЦЕ Х ЧБУ ТПУФ? - 196 УН, - ПФЧЕЮБА. - б ЧЕУ? - 108 ЛЗ...- дБ... аТБ Х НЕОС, ЛПОЕЮОП, РПНЕОШЫЕ. чУЕЗП 185 УН, ЪБФП ЧЕУЙФ ПО 145 ЛЗ! (ьФПВЩМП ОБЮБМП УЕНЙДЕУСФЩИ ЗПДПЧ. а.р. ХЦЕ ОЕ ЧЩУФХРБМ ОБ ВПМШЫПН РПНПУФЕ, ОП ЖПТНХ ДЕТЦБМ.)рТПИПДЙФ ЗПДБ ФТЙ. ъЧПОЙФ НОЕ УЕУФТБ нБТЙЙ дБОЙМПЧОЩ - аМЙС дБОЙМПЧОБ : - вПМШЫБС Л ЧБН, чПМПДС, РТПУШВБ. аТБ чМБУПЧ РЕТЕЕЪЦБЕФ ОБ ОПЧХА ЛЧБТФЙТХ. х ОЕЗП ПФ ЮХДПЧЙЭОЩИ ФСЦЕУФЕК УНЕЭЕОЙЕ РПЪЧПОЛПЧ, Й ПО РТПМЕЦБМ РТЙЛПЧБООЩН Л РПУФЕМЙ У НЕФБММЙЮЕУЛЙН УФЕТЦОЕН Ч УРЙОЕ ГЕМЩК ЗПД. фПМШЛП-ФПМШЛП ПЛМЕНБМУС. чТБЮЙ ЛБФЕЗПТЙЮЕУЛЙ ЪБРТЕФЙМЙ РПДОЙНБФШ ФСЦЕУФЙ. х ОЕЗП ВПМШЫБС ВЙВМЙПФЕЛБ Й НОПЗП ЧЕЭЕК. оБФХТБ ФБЛБС, ЮФП ВХДЕФ ЗТХЪЙФШ УБН Й ОЙЛПЗП ОЕ РПРТПУЙФ Ч РПНПЭШ. нЩ У нБТЙЕК дБОЙМПЧОПК ТЕЫЙМЙ РПРТПУЙФШ ЧБУ РПНПЮШ У РЕТЕЕЪДПН...с УФХДЕОФ. ч ТБЪЗБТЕ ЬЛЪБНЕОБГЙПООБС УЕУУЙС... юФП ЪОБЮЙФ УЕУУЙС РП УТБЧОЕОЙА У ЬФПК РТПУШВПК? дБ ЗПТЙ ЬФБ УЕУУЙС ПЗОЈН! аТЙА рЕФТПЧЙЮХ ОХЦОБ РПНПЭШ!- лХДБ Й ЛПЗДБ РТЙЕЪЦБФШ?чУФТЕЮБЕНУС У вПТЙУПН - УЩОПН аМЙЙ дБОЙМПЧОЩ Й ЕДЕН Л чМБУПЧХ.пФЛТЩЧБЕФ ДЧЕТШ Й ХДЙЧМСЕФУС:- чЩ ЪБЮЕН?вПТЙУ ЕНХ:- тБВУЙМБ. нБТЙС дБОЙМПЧОБ РТПУЙМБ ФЕВЕ РПНПЮШ.- чПФ ЦЕОЭЙОЩ! зПЧПТЙМ ЦЕ, ОЙЛФП ОЕ ОХЦЕО! х НЕОС ЪБЛБЪБОЩ ДЧЕ НБЫЙОЩ Й УЕНШ ЗТХЪЮЙЛПЧ. пОЙ РП МЕУФОЙГЕ ОЕ ИПДСФ - МЕФБАФ! оП ТБЪ РТЙЕИБМЙ, РПЫМЙ ОБ ЛХИОА РЙФШ ЮБК. нБЫЙОЩ ФПМШЛП ЮЕТЕЪ ЮБУ.
рШЈН ЮБК. тБУУЛБЪЮЙЛ аТЙК рЕФТПЧЙЮ, ЛБЛ Й УРПТФУНЕО, Й РЙУБФЕМШ, - ЪОБФОЩК! тБУУЛБЪЩЧБЕФ ТБЪОЩЕ ЙУФПТЙЙ Й ТЕЮШ ЪБЫМБ П ч.й. мЕОЙОЕ. рПУНПФТЕМ ОБ НЕОС Й ЗПЧПТЙФ: - уЕКЮБУ С ФЕВЕ, чПМПДС, УДЕМБА РПДБТПЛ. юФПВЩ ЪТС ПФ ДЕМ ОЕ ПФТЩЧБМЙ...- дБ ЮФП ЧЩ, аТЙК рЕФТПЧЙЮ, П ЮЈН ТБЪЗПЧПТ...хЫЈМ Ч ЛПНОБФХ Й РТЙОПУЙФ РПДБТПЛ:- ьФПФ ЗЙРУПЧЩК УМЕРПЛ - РПУНЕТФОБС НБУЛБ ч.й. мЕОЙОБ. оЕ ЛПРЙС, Б ОБУФПСЭБС! фБЛЙИ УМЕРЛПЧ ЧУЕЗП ФТЙ. пДЙО Х НЕОС. дЕТЦЙ, чПМПДС!фХФ ОБТЙУПЧБМБУШ РЕТЧБС ЦЕОБ аТЙС рЕФТПЧЙЮБ:- фЩ ЮФП, У ХНБ УПЫЈМ? чУЈ ВЩ ФЕВЕ ТБЪДБЧБФШ! пОБ НОЕ ОХЦОБ ВХДЕФ ДМС ТБВПФЩ!рЕТЧБС ЦЕОБ Х чМБУПЧБ - ИХДПЦОЙГБ . уМБЧЩ ъЙОБЙДЩ уЕТЕВТСЛПЧПК , РТБЧДБ, ОЕ УЩУЛБМБ. фБЛ, БЛЧБТЕМШЛЙ, «ОБФАТНПТДЩ»...- чПМПДС, Х НЕОС ЧУЈ ХРБЛПЧБОП, РПДБТЙФШ ОЕЮЕЗП...- ЙЪЧЙОСЕФУС аТЙК рЕФТПЧЙЮ.дБ ЮФП НОЕ РПДБТПЛ?! с РПЦБМ аТЙА рЕФТПЧЙЮХ ТХЛХ!
уМЕДХАЭХА ЙУФПТЙА НОЕ ТБУУЛБЪЩЧБМБ аМЙС дБОЙМПЧОБ .рТЙЕЪЦБА ЛБЛ-ФП Л нБЫЕ, ЪЧПОА Ч ДЧЕТШ, Б ПОБ ЧУФТЕЮБЕФ НЕОС ПДЕФПК Ч ФТЕОЙТПЧПЮОЩК ЛПУФАН:- х НЕОС УЕЗПДОС ХВПТЛБ. фЩ ОЕ ПВТБЭБК ЧОЙНБОЙС, С УЕКЮБУ ЪБЛБОЮЙЧБА...ъБИПЦХ Ч ЛПНОБФХ - ВБ! - Б ОЙЦОСС ЮБУФШ ЗТПНБДОПЗП ДХВПЧПЗП ВХЖЕФБ УФПЙФ Х ОЕЈ ОБ РПДПЛПООЙЛЕ! пЛОБ Ч УФБМЙОУЛЙИ ДПНБИ ВПМШЫЙЕ, РПДПЛПООЙЛЙ - ЫЙТПЮЕООЩЕ.- лФП ЦЕ ЬФП ЧЪЗТПНПЪДЙМ ФЕВЕ ВХЖЕФ ОБ РПДПЛПООЙЛ?- лФП-ЛФП - УБНБ! нЕЫБМ ХВЙТБФШУС, ДБЧОП РПД ОЙН ОЕ ЧЩФЙТБМБ, ЧПФ Й РПУФБЧЙМБ!лФП ЧЙДЕМ УФБТЙООЩЕ ДХВПЧЩЕ ВХЖЕФЩ, ФПФ ПФЮЕФМЙЧП УЕВЕ РТЕДУФБЧЙФ, ЮФП УДЕМБМБ нБТЙС дБОЙМПЧОБ! рЕТЕД ЬФЙН ФПМЮЛПН ЗБУОХФ ЧУЕ ТЕЛПТДЩ аТЙС рЕФТПЧЙЮБ! ч.ч. ыбтмбк

рПУМХЦОПК ВЙПЗТБЖЙЮЕУЛЙК УРЙУПЛ а.р. чмбупчб

чМБУПЧ аТЙК рЕФТПЧЙЮ

тПДЙМУС 5 ДЕЛБВТС 1935 З Ч З.нБЛЕЕЧЛЕ дПОЕГЛПК ПВМБУФЙ (хЛТБЙОБ). ч 1953 ЗПДХ ПЛПОЮЙМ уБТБФПЧУЛПЕ УХЧПТПЧУЛПЕ ХЮЙМЙЭЕ. ч 1959 ЗПДХ ПЛПОЮЙМ чПЕООП-ЧПЪДХЫОХА ЙОЦЕОЕТОХА БЛБДЕНЙА ЙН.цХЛПЧУЛПЗП РП УРЕГЙБМШОПУФЙ “ЙОЦЕОЕТ РП БЧЙБГЙПООПК ТБДЙПУЧСЪЙ ”. рПУМЕ ПЛПОЮБОЙС БЛБДЕНЙЙ ЗПД ТБВПФБМ РП УРЕГЙБМШОПУФЙ. ъБФЕН ЧРМПФШ ДП 1968 ЗПДБ РТЕДУФБЧМСМ УРПТФЙЧОПЕ ПВЭЕУФЧП гулб (гЕОФТБМШОЩК УРПТФЙЧОЩК ЛМХВ БТНЙЙ нЙОЙУФЕТУФЧБ ПВПТПОЩ ууут), ЧЩУФХРБМ ОБ НЕЦДХОБТПДОЩИ УПТЕЧОПЧБОЙСИ РП ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛЕ, ЪБОЙНБМУС ФТЕОЕТУЛПК ТБВПФПК.

ч 1957-1967 ЗЗ. ЧИПДЙМ Ч УПУФБЧ УВПТОПК ууут РП ФСЦЕМПК БФМЕФЙЛЕ.

ч 1960 ЗПДХ УФБМ РПВЕДЙФЕМЕН пМЙНРЙКУЛЙИ ЙЗТ. ч 1964 ЗПДХ УФБМ УЕТЕВТСОЩН РТЙЪЕТПН пМЙНРЙКУЛЙИ ЙЗТ Ч фПЛЙП. хДПУФПЕО ФЙФХМБ “уБНЩК УЙМШОЩК ЮЕМПЧЕЛ НЙТБ ”. рСФЙЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО ууут. юЕФЩТЕИЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО НЙТБ. ыЕУФЙЛТБФОЩК ЮЕНРЙПО еЧТПРЩ.

ч 1960-1964 З.З - ДЕРХФБФ нПУУПЧЕФБ.

ч 1968 ЗПДХ ХЧПМЙМУС ЙЪ БТНЙЙ Й ЪБОСМУС МЙФЕТБФХТОПК ДЕСФЕМШОПУФША. рХВМЙЛПЧБМУС ДП 1976 ЗПДБ, ЪБФЕН РПУМЕДПЧБМ ДПМЗЙК РЕТЕТЩЧ, ЧП ЧТЕНС ЛПФПТПЗП ОЕУЛПМШЛП ЛОЙЗ ВЩМЙ ПРХВМЙЛПЧБОЩ ОБ ъБРБДЕ.

ч 1987-1988 ЗЗ. ТХЛПЧПДЙМ жЕДЕТБГЙЕК БФМЕФЙЮЕУЛПК ЗЙНОБУФЙЛЙ ууут.

ч 1989 ЗПДХ ЙЪВТБО ДЕРХФБФПН чЕТИПЧОПЗП уПЧЕФБ ууут. чЩЫЕМ ЙЪ лруу.

ч 1993 ЗПДХ ЪБОСМ РПУФ РТЕДУЕДБФЕМС РПРЕЮЙФЕМШУЛПЗП УПЧЕФБ ЧЩУЫЙИ уФПМЩРЙОУЛЙИ ЛХТУПЧ ЗПУХДБТУФЧЕООПЗП РТБЧБ Й ХРТБЧМЕОЙС.

ч ДЕЛБВТЕ 1993 ЗПДБ ЙЪВТБО ДЕРХФБФПН зПУХДБТУФЧЕООПК дХНЩ жу тж РЕТЧПЗП УПЪЩЧБ Ч уЕЧЕТП-ъБРБДОПН ПДОПНБОДБФОПН ЙЪВЙТБФЕМШОПН ПЛТХЗЕ №200 (З. нПУЛЧБ). ъБ ОЕЗП РТПЗПМПУПЧБМЙ 24,5% ЙЪВЙТБФЕМЕК. ъБ ЕЗП ВМЙЦБКЫЕЗП УПРЕТОЙЛБ - лПОУФБОФЙОБ вПТПЧПЗП - 22,5% ЙЪВЙТБФЕМЕК. ч зПУДХНЕ ЧПЫЕМ Ч УПУФБЧ лПНЙФЕФБ РП ВЕЪПРБУОПУФЙ.

ч ЙАОЕ 1996 ЗПДБ ВБММПФЙТПЧБМУС ОБ РПУФ рТЕЪЙДЕОФБ тж. ч РЕТЧПН ФХТЕ ОБВТБМ 0,02% ЗПМПУПЧ ЙЪВЙТБФЕМЕК Й ЧЩВЩМ ЙЪ ДБМШОЕКЫЕК ВПТШВЩ.

цЕОБФ.оБЗТБЦДЕО ПТДЕОПН мЕОЙОБ. ъБУМХЦЕООЩК НБУФЕТ УРПТФБ.

бЧФПТ ЛОЙЗ: “уЕВС РТЕПДПМЕФШ” (1964), “вЕМПЕ НЗОПЧЕОЙЕ”, “пУПВЩК ТБКПО лЙФБС” (1972), “уПМЕОБС ТБДПУФШ”, “уРТБЧЕДМЙЧПУФШ УЙМЩ” (1989), “уФХЦБ”, “зЕПНЕФТЙС ЮХЧУФЧ”, “пЗОЕООЩК ЛТЕУФ” Й ДТХЗЙИ.